Тэсс из рода д'Эрбервиллей - читать онлайн книгу. Автор: Томас Гарди cтр.№ 35

Но вскоре она заметила, что порядок, в каком бывали расположены коровы, странным образом совпадает с ее желаниями, и, наконец, пришла к определенному выводу: это не могло быть делом случая. Последнее время хозяйский ученик помогал выстраивать коров в ряд, и на пятый или шестой раз Тэсс, усевшись возле коровы, повернулась и посмотрела на него с лукавым недоумением.

— Мистер Клэр, вы расставили так коров нарочно! — сказала она, краснея.

Когда она высказала это обвинение, легкая улыбка скользнула по ее лицу и, помимо ее воли, верхняя губа слегка приподнялась, приоткрыв кончики зубов, а нижняя осталась сурово неподвижной.

— Это не имеет никакого значения, — ответил он. — Вы ведь отсюда не уйдете и всегда будете их доить.

— Вы так думаете? Я бы этого очень хотела. Но как можно утверждать заранее?

Потом она рассердилась на себя: не зная, что у нее были серьезные основания искать этой уединенной жизни, он мог неправильно истолковать ее слова. Она говорила с таким жаром, словно ее желание остаться на ферме вызвано было отчасти и его присутствием. Ее недовольство собой было столь велико, что в сумерках, когда все коровы были выдоены, она ушла в сад и продолжала сетовать, зачем дала она ему понять, что его заботливость не прошла незамеченной.

Был летний июньский вечер, и воздух был так упоительно прозрачен и тих, что неодушевленные предметы, казалось, наделены были двумя или тремя, если не пятью, чувствами. Разница между близким и дальним стерлась, близким было все в пределах горизонта. Тишина казалась не простым отрицанием шума, но какой-то субстанцией. Ее нарушили звуки арфы.

Тэсс и раньше слыхала эту музыку в мансарде, над своей головой. Неясная, приглушенная, сдавленная стенами, она никогда не производила на нее такого впечатления, как теперь, когда чистая, словно нагая, мелодия парила в неподвижном воздухе. В сущности, и инструмент и исполнение были плохи; но все в мире относительно, — и Тэсс, словно зачарованная птица, слушала и не могла наслушаться. Вместо того чтобы уйти, она подошла ближе к музыканту, прячась от него за изгородью.

Дальний конец сада, где находилась Тэсс, в последние годы оставался запущенным; здесь было сыро от густо разросшейся сочной травы, над которой от малейшего прикосновения вздымались облачка пыльцы; здесь цвели высокие сорняки, распространяя резкий аромат, и эти красные, желтые и пурпурные цветы являли такую же яркую красочную гамму, как цветы садовые. Тэсс кралась по этим зарослям, как кошка, пачкая юбку в «кукушкиных слезках», давя слизняков, попадавшихся под ноги, пятная пальцы соком чертополоха и слизью улиток, стирая обнаженными руками липкую плесень с древесных стволов — белоснежную на яблонях, но оставлявшую ярко-красные пятна на коже. Наконец, не замеченная Клэром, она подошла совсем близко к нему.

Тэсс потеряла представление о времени и пространстве. Тот экстаз, какой, по ее словам, можно было вызвать, глядя пристально на звезду, овладел ею теперь помимо ее воли. Тихое бренчание старой арфы баюкало ее, как волны, и мелодия, лаская ее, словно ветерок, вызывала на глазах слезы. Носившаяся в воздухе цветочная пыльца казалась звуками, ставшими доступными зрению, а сырость в саду — слезами чутких растений. Хотя надвинулись сумерки, резко пахнущие цветы словно пламенели в напряженном внимании, не смыкая своих лепестков, и волны красок сливались с волнами звуков.

Лучи света, еще не угасшего, вырывались из широкого разрыва в западной гряде облаков, и казалось, там случайно остался осколок дня, когда вокруг уже спустились сумерки. Клэр закончил жалобную мелодию, очень простую и не требующую большого искусства, а она ждала, надеясь, что он сыграет еще что-нибудь. Но ему надоело играть, и, рассеянно обогнув изгородь, он побрел по саду. Тэсс с раскрасневшимися щеками попыталась ускользнуть бесшумно, словно тень.

Однако Энджел увидел ее светлое летнее платье и окликнул ее; она услышала его тихий голос, хотя он был еще довольно далеко.

— Почему вы убегаете, Тэсс? — спросил он. — Боитесь?

— О нет, сэр… здесь, на вольном воздухе, мне нечего бояться, в особенности теперь, когда осыпается цвет яблони и все так зелено.

— Но вам знакомы иные страхи, да?

— Да, пожалуй, сэр.

— Чего же вы боитесь?

— Я не знаю, как объяснить.

— Боитесь, как бы молоко не свернулось?

— Нет.

— Жизнь вас пугает?

— Да, сэр.

— Ах, и меня также, очень часто. Нести бремя жизни — нешуточное дело, не правда ли?

— Да, вы это верно сказали, сэр.

— И все-таки я не ожидал, чтобы такая молоденькая девушка, как вы, могла так думать. Как это случилось?

Она замялась и промолчала.

— Доверьтесь мне, Тэсс.

Она подумала, что ему хочется знать, каким представляется ей мир, и ответила робко:

— Деревья смотрят пытливо, правда? То есть кажется, будто они так смотрят. А река говорит: «Зачем тревожишь меня своим взглядом?» И кажется, будто множество дней — завтрашних — выстроилось в ряд; и первое завтра — самое большое и ясно видимое, а следующие делаются все меньше и меньше, чем дальше они от нас; и все они грозные и жестокие и словно говорят: «Я иду! Берегись меня! Берегись!..» Но вы своей музыкой, сэр, можете будить мечты и прогоняете эти страшные мысли!

Он был удивлен: как могло воображение этой молодой девушки, простой доильщицы, в которой было, правда, что-то возбуждавшее зависть товарок, — как могло оно порождать такие печальные образы? В бесхитростных фразах — обучение в шестиклассной школе не прошло даром — высказывала она чувства, какие, пожалуй, являлись чувствами века — болезнью модернизма. Однако он перестал удивляться, когда подумал, что, в сущности, так называемые новейшие идеи на самом деле представляют собой всего лишь более современное, более утонченное, выраженное словами, оканчивающимися на «логия» и «изм», определение чувств, которые смутно волновали человечество в течение веков.

Но странно было, что они возникли у нее, такой молодой, более чем странно; это производило впечатление, вызывало интерес, казалось трогательным. Не догадываясь о причине, он забыл о том, что значение имеет не длительность, а интенсивность пережитого испытания. Через страдание пришла она к духовной зрелости.

Тэсс, в свою очередь, не могла понять, почему человек, происходивший из семьи священника, получивший хорошее образование и не знавший материальной нужды, считает жизнь бременем?.. У нее, несчастной странницы, были для этого серьезные основания. Но как мог этот незаурядный, наделенный поэтической душой человек, который никогда не спускался в Долину Унижения, как мог он разделять чувства жителя Уца — те чувства, какие испытывала она сама два-три года тому назад? «Душа моя желает лучше прекращения дыхания, лучше смерти, нежели сбережения костей моих. Опротивела мне жизнь. Не вечно жить мне».