100 великих тайн дипломатии - читать онлайн книгу. Автор: Марианна Сорвина cтр.№ 4

Политика Китая начала свое историческое развитие с VIII–III веков до н. э., то есть с династии Чжоу. Речь идет о периодах «Весны и осени» (Чуньцю, VIII–V века) и «Сражающихся царств» (Чжаньго, V–III века). Определенный закон общения, иерархические взаимоотношения действовали при контактах домена чжоуского вана (Сына Неба) с правителями царств. В тот момент резиденцией вана был Лои – столица Чжоуского государства. Там находились 8 из 14 армий, проживали ремесленники и строители.

Несмотря на это, все указывает на то, что центром политической деятельности древнего государства был не Лои, а столицы царств, враждующих между собой. Российский синолог В.В. Малявин пишет, что «политическая обстановка в эпоху Обособленных царств определялась более или менее устойчивым равновесием сил противоборствующих сторон, причем самые честолюбивые правители были вынуждены выдавать свое стремление первенствовать в целом свете за заботу о восстановлении власти чжоуских ванов. Не единожды правители царств заключали между собой мирные договоры, клялись именем предков и «всех духов, принимающих жертвы», быть верными своему слову и любить друг друга – ведь как-никак они приходились друг другу родичами, а потом при случае с легкостью нарушали собственные клятвы, и распри между ними разгорались пуще прежнего. Впрочем, в большинстве царств законные правители и сами оказались не у дел. Их оттеснили от власти местные могущественные кланы, наследственно закрепившие за собой должности придворных советников» (В.В. Малявин «Конфуций»).

Значение вана снизилось примерно в IX веке до н. э. Он сохранил за собой некоторые ритуалы и традиции, например общение с Небом и издание законов и повелений от имени Неба. От его решений и поступков уже мало что зависело, но ему придавалась ритуальная значимость устроителя земного миропорядка и наместника Небес, обладающего «универсальной добродетелью».

Кочевники, или варвары, не входили в систему отношений Китая, поскольку считались этнически неполноценными и даже приравнивались к животным. Иные народы, с точки зрения китайцев, не обладали ни моральными, ни культурными ценностями, а на людей походили только внешними признаками.

Китайский император Тай-цзун принимает послов Тибета. VII в.

Таким образом, Поднебесная стала центром мира в буквальном смысле, поскольку лишь она одна находилась под Небом и подчинялась его воле. Довольно трудно представить себе мировоззрение, которое мыслит себя единственным в мире государством – неким островом в океане, наделенным культурными ценностями и окруженным недоразвитой периферией, которую следует наставлять.

Определяющей стала эпоха философа и царедворца Конфуция. Это было «время лицемерных деклараций и неуклонно нараставшего разочарования; время явственно обозначившихся предвестий небывалых потрясений.

Но если для верхушки знатного сословия заветы отцов Чжоуского государства были больше обузой или прикрытием для осуществления корыстных замыслов, то низы аристократии Обособленных царств, служилые люди из разряда ши, могли воспринимать наследие царей Чжоу со всей серьезностью… Дипломатия и воинское искусство, хозяйство и словесность, наука и мораль – кажется, не было области жизни, где ши не выступали бы одновременно в роли и знатоков, и мастеров, и законодателей мод» (В.В. Малявин «Конфуций»). Встречается и упоминание противоречивой дипломатии того времени – гибкой, утонченной и одновременно жестокой, беспощадной к побежденным: «Множество рассказов повествует о том, как талантливейшие из служилых людей блистали остроумием на дворцовых аудиенциях и дипломатических переговорах, мастерски плели политические интриги. Сословные интересы служилых людей без труда узнаются в популярных легендах о добродетельных мужах древности, не пожелавших даже под угрозой смерти пойти на службу к неправедному государю. Впрочем, безупречное самообладание, которое воспитывали в себе ши, сделало их столь же галантными, сколь и беспощадными. Одно было оборотной стороной другого. Те, кто проигрывал в «играх» чести и, стало быть, терял лицо, могли надеяться только на милость победителей и должны были благодарить судьбу, если их оставляли в живых. Ни титулы, ни заслуги в расчет не принимались. Правителям побежденных царств, чтобы сохранить жизнь, полагалось явиться к победителям, неся на спине гроб в знак готовности умереть».

А чего стоит трагическая история бродячих артистов, которые не понравились правителю Цзин-гуну, чьим советником был Конфуций. Он углядел в их сценках и шутках непочтительное отношеников к государю и двору, после чего несчастные шуты были растерзаны, а их останки разбросаны вдоль стен города.

Особое поведение при дворе и во время дипломатических встреч вылилось в некую форму-традицию, закрепленную на века и не имеющую тенденции к реформированию. Историки называли ее «церемониальной» и «неизменной»: «Соблюсти форму, во что бы то ни стало сохранить вид, не потерять лицо – все это стало играть особо важную роль, ибо рассматривалось как гарантия стабильности» (В.А. Корсун «Традиционная дипломатия Китая и ее трансформация в современную внешнюю политику»).

Историками описывается довольно анекдотичный случай государственной смуты эпохи Ци. Инцидент мог возникнуть по любому поводу – например, из-за любимого развлечения китайцев, петушиного боя. К таким боям относились со всей серьезностью, а хозяин петуха, ставшего победителем, удостаивался почестей и славы. Однажды на летнем празднике во время поединка выигрывал петушок именитого, но не слишком влиятельного семейства Хоу. Это не понравилось Цзи Пинцзы, личному советнику правителя Лу, фактически захватившему власть в этом царстве, и он прибег к хитрости – посыпал крылья своего петуха горчицей, чтобы соперники не могли до него дотронуться. Хозяин петушка Хоу в ответ приделал своей птице острые металлические шпоры, и его петух вновь стал победителем. Тогда диктатор Пинцзы отнял у семейства Хоу лучший дом. Это вызвало возмущение в обществе, а Чжао-гун, правитель царства Лу, имевший свои счеты с диктатором, организовал заговор вместе с сыновьями и приближенными. Он рассчитывал захватить крепость неприятеля с помощью могущественных кланов Мэн и Сунь. Был дан сигнал к выступлению. Воины окружили крепость Пинцзы, но вскоре отступили. Семейство Сунь решило не вмешиваться, потом к ним присоединились люди Мэн. И наконец, оба семейства выступили на стороне Пинцзы против Чжао-гуна. Его войско разбили, большинство мужчин семейства Хоу пали в бою, остальным удалось бежать за границу. И все это началось с петуха. Но суть сей истории совсем в другом.

Чжао-гун, устроив гадание на могилах предков, сбежал, опасаясь гнева «трех семейств». Он решил найти убежище у давнего союзника Цзин-гуна, правившего в царстве Ци. Цзин-гун, предупрежденный гонцом, выехал навстречу гостю в соответствии с этикетом того времени. Он ехал медленно и размышлял о том, что не стоит все-таки оставлять у себя Чжао-гуна, а лучше поселить его в какой-нибудь приграничной крепости.