Где-то далеко, на пределе слышимости раздался ответный восторженный рев убегающего войска.
– Получилось! – ошеломленно пробормотал Шендерович, машинально поглаживая шею успокаивающейся Ал-Багум.
– Такова, видать, воля рока, – философски заключил Дубан.
Эмир спрыгнул с жеребца и, путаясь в полах своей джуббы, подбежал к Ал-Багум.
– Прости, о Царь Времен, – сказал он, становясь на колени и протягивая Шендеровичу саблю. – Прости дурного, неразумного, что усомнился в тебе! Вот моя жизнь, а вот моя голова. Ежели желаешь, возьми и то и другое прямо сейчас!
Шендерович задумался, рассеянно глядя на свои руки.
– Встань, о Масрур, – сказал он наконец, – и пусть эта печальная история послужит тебе уроком. Я – твой царь от начала времен и поныне, прощаю тебя и вручаю свое войско, каковое, кстати, тоже проявило себя не лучшим образом. Полагаю, ты доходчиво растолкуешь им, что приказы правителя надобно исполнять неукоснительно, даже ценою собственной жизни. Встань, о Масрур Верный, мой эмир! Ибо Верным отныне будут звать тебя, поскольку никогда, покуда солнце восходит на востоке, не обратишься ты более против своего царя!
– Слушаю и повинуюсь, мой повелитель! – пылко воскликнул Масрур, целуя полу одеяния Шендеровича.
– Велик и великодушен Царь Времен и Народов, – пробормотал Дубан, дергая себя за бороду, – да к тому ж и могуществен… Однако ж не ожидал я, что выкажет он свое могущество лишь в последний миг…
– Это потому, о Дубан, – холодно сказал Шендерович, – что сперва хотел я испытать вашу верность. И не в укор будь сказано, вижу я, что основа вашей верности соткана из непрочной материи, каковая рвется в годину испытаний. А сейчас повелеваю тебе, о Масрур, пуститься вперед и догнать этих нерадивых. Пускай встретят своего царя, как им подобает, ибо я утомился, изгоняя духов воздуха и огня, желаю подкрепиться, отдохнуть и освежить свои члены ароматной водою…
– Слушаю и повинуюсь, о Солнцеподобный! – вновь отозвался Масрур.
Эк Миша выкрутился, думал Гиви. Теперь они будут у него по струнке ходить. Интересно, он и вправду чертовых джиннов вспугнул этим дурацким заклинанием? Или у них что-то вроде сезонного перелета? Мамочка моя, когда же это кончится?
– Ну ладно, – Шендерович соколиным взором окинул притихшие пески, – поехали, что ли?
Гиви вздохнул. Мул под ним дрожал крупной дрожью, постепенно успокаиваясь. На небе высыпали крупные звезды.
Он оглянулся. Горы Мрака и без джиннов смотрелись неуютно – глухая их чернота была ничем не разбавлена… Неприятные горы.
Гиви приоткрыл рот.
Из дальней расселины вырвался столб света, поплясал в горячем воздухе и втянулся обратно.
И сразу, следом за его исчезновением, дрогнула земля.
* * *
– Царь отдыхает! – сурово сказал стражник из личной гвардии эмира, с саблей наголо застывший у узорчатых дверей в покои. – Светоч вселенной велел его не тревожить!
– Ко мне это не относится, – сухо сказал Гиви, – ибо я визирь его, опора трона, а государственные заботы превыше даже покоя царской особы. Пойди доложи ему, о нерадивый, что приказы и распоряжения уже третий день ждут подписи его высокой руки и что, ежели он не вспомнит о своих прямых обязанностях, в судах засядут нечестивые, а в советах – неправедные… И вообще, передай ему, что его друг Гиви топчется тут у порога, словно какой-нибудь жалкий проситель, или кто там еще…
– Слушаю и повинуюсь, о мой господин, – неуверенно проговорил стражник.
Он сделал знак своему напарнику и исчез за занавеской. Гиви слышал долетающие оттуда неразборчивые голоса, женский смех и нестройное треньканье струн.
Ну есть же личные покои, в конце концов, в тоске думал Гиви, и зачем это он в тронном зале засел? Люди же обижаются!
Он поежился. И это они называют красивой жизнью? Внутри все слиплось от шербета и рахат-лукума, халат провонял ароматными куреньями, а щедрые ласки гаремных красавиц отозвались дрожью в коленках и вялотекущей депрессией. И как только у Миши здоровья хватает?
Стражник вернулся и сдержанно кивнул, вновь неподвижно вытянувшись у наружной стены, – Гиви принял этот жест за разрешение войти.
Тронный зал был освещен все теми же благовонными светильниками – их липкий тяжелый запах пропитал все вокруг. Престол пустовал – Шендерович сидел на подушках, горой наваленных у подножия. Там, где раньше восседали почтенные седобородые старцы, теперь толпились пышнобедрые луноликие гурии, точно стая ос, вьющихся вокруг повелителя, – одна из них наигрывала на лютне, другая умудрялась изображать танец живота, присев на подушки, а третья по виноградине скармливала Шендеровичу увесистую гроздь. Сам Шендерович был в атласном халате, шелковых шальварах и венке из привядших роз, каковой съехал на макушку.
– А! – сказал он неразборчиво, обливаясь виноградным соком, и сделал широкий жест рукой. – Проходи, о мой друг и соратник!
Гиви прошел вперед, чувствуя себя очень маленьким. Он боролся с желанием втянуть голову в плечи и окончательно исчезнуть с глаз присутствующих.
– Да? – благожелательно кивнул Шендерович.
– Миша… поговорить надо бы…
– Отчего ж не поговорить, – великодушно разрешил Шендерович, – да ты садись. Угощайся!
– Спасибо, Миша, я не хочу!
– Что значит – не хочу? Кушай, кушай! Твой царь угощает!
Гиви покорно отщипнул от виноградной грозди.
– Наедине, Миша!
– Так мы ж одни, – удивился Шендерович.
– Ты бы девушек отослал…
– Этих? Ну ладно!
Шендерович сделал рассеянный жест рукой, словно отмахивался от мух.
– Пшли отсюда, – лениво сказал он. – Кыш!
Девушки стайкой вспорхнули с насиженных мест и унеслись за дверь.
– Ну? – вопросил Шендерович, залихватски сдвигая венок на одно ухо. – Да что ты жмешься? Говори, я разрешаю.
– Миша, теперь, когда ты царь…
– Я всегда был царь, – веско отметил Шендерович. – Сомневающиеся поражены и ползают во прахе. На брюхе, заметь.
– Ты их, Миша, будешь поражать в голову, а они, извиняюсь, жалить тебя в пяту. Это ж Восток. Коварство, интриги… Я, собственно, к чему клоню – пока ты наверху, да еще этот караванный путь расчищен, может, стоило бы снарядить отряд да и выбираться отсюда? Неспокойное тут место, мистика эта, черт знает что творится.
– А что тут такого творится? – пожал Шендерович плечами. – Все путем.
– Да каким путем, Миша? Ты что, ослеп? Джинны так и шастают, Алка суккубом заделалась, ни сортира, извиняюсь, приличного, ничего! Что мы тут потеряли, Миша? Ну ладно, покушали, отдохнули немножко, с девушками повеселились, но сколько же можно! Ты ж, Миша, одессит! Ну Ирам, ну многоколонный! Чем он лучше Одессы?