Три комнаты на Манхэттене - читать онлайн книгу. Автор: Жорж Сименон cтр.№ 275

— Ну как, справишься? Совсем, что ли, худо?

— У меня тут подружка, — притворилась она веселой. — Звать ее Лили. Рыженькая, через две кровати. Продавщица в «Галери».

Спустя полгода Анжелу выдали ему на руки, не скрыв, что состояние больной ухудшилось, но помочь ей больше нечем. К ней ходил врач, практиковавший у них в квартале. Старая госпожа Бланке помогала по хозяйству, проводила с Анжелой почти весь день, готовила ей еду. У Анжелы отекали ноги. Потом неимоверно раздулся живот. Почки были поражены. Она не знала этого и, бывало, говорила, когда Буэн ее мыл:

— Гляди-ка! Я точно беременная!

Однажды вечером, в пятницу, семнадцатого мая, он распоряжался строительством неподалеку от заставы Шапель. Старший мастер, толстяк Леон, был его старинный дружок.

— Пропустим по стаканчику?

— Жена ждет. Знаешь, ведь она лежачая.

— А мы по-быстрому!

Он пробыл в кафе минут пять, не больше. Когда вошел в дом, госпожа Бланке резко встала со стула; глаза у нее были красны. Она зорко глянула на него, словно опасаясь какой-нибудь вспышки.

— Клянусь, я не отходила от нее ни на миг.

Анжела была мертва. Старуха закрыла ей глаза. В покойнице появилась какая-то таинственность — как теперь в попугае Маргариты.

— Когда это случилось?

— Полчаса назад.

Он схватил руку, еще мягкую, но эта рука уже никогда его не обнимет.

Его мать отошла, когда рядом не было никого, даже какой-нибудь госпожи Бланке. Она была одна. Эмиль тогда уже был женат. Несколько недель ей нездоровилось, но она оставалась на ногах и хлопотала по хозяйству. Каждый вечер он приходил к ней, приносил сласти, фрукты. Он нашел ее на кухне, на полу, с открытыми глазами.

Иногда ему бывает страшно: вдруг, вернувшись домой, он найдет Маргариту мертвой в одной из комнат.

Между тремя женщинами не было ни малейшего сходства — ни между матерью и Анжелой, ни между ними обеими и Маргаритой, но в дремоте он их смешивал. Особенно голоса, словечки, фразы. И наверное, какое-то недоверие в глазах. Как знать, может быть, то, что их роднило, заключалось не в них, а в нем самом, в том чувстве страха, которое он испытывал еще в детстве, всегда зная за собой какую-нибудь вину; в чувстве неловкости, неисполненного долга, в сознании того, что он сделал не все, что следовало, и заслуживает порицания.

Какая разница, когда это случилось — в июне, июле, августе? Во всяком случае, в то время Маргарита вконец извелась и ни минуты не могла усидеть на месте. Несколько дней Буэн не ходил следом за ней по магазинам. Он вожделел к Нелли. В конце концов наведался туда, задал, как всегда, безмолвный вопрос, получил сигнал и по пятам за ней пошел в кухню.

— У тебя появились прежние замашки. Жена не ревнует?

— Мы с ней не разговариваем.

— Кроме шуток?

— Истинная правда.

— Погоди… Больно.

Долгое молчание. Дыхание у него пресеклось. Потом Нелли одернула подол и продолжала, не теряя нити разговора:

— Выходит, вы живете вместе, в одном доме, и ни слова друг другу не говорите?

— Ей-богу, так.

— А если надо что-то сказать друг дружке?

— Пишем записки.

— К примеру: «Хочу заняться с тобой любовью».

— Этим мы никогда не занимались.

— Она тебя не возбуждает? Или сама не хочет?

— Все вместе. Не знаю.

Буэну хотелось выговориться, но он уже злился на себя за это, словно, упомянув о Маргарите в болтовне с Нелли, он совершил нечто недостойное, неделикатное.

Он сидел у стойки со стаканом сансерского в руке, как вдруг, обернувшись и выглянув на залитую солнцем улицу, ясно увидел жену: она шла по тротуару с женщиной лет на десять моложе — он уже замечал эту особу в магазинах. Обе шли медленно, словно вели неторопливый разговор. Может быть, Маргарита сейчас тоже говорит о нем?

Поравнявшись с кафе, она оглянулась. Должно быть, увидела его, хотя внутри было полутемно. Она видела все, все угадывала, особенно если дело касалось его, а уж если он хотел что-нибудь от нее скрыть — подавно.

— Это она?

— Она.

— Которая из двух?

— Старшая. В розовом платье.

— Она всегда так одевается?

— Носит все только светлое, чуть блеклых цветов.

— Она тебя видела?

— По-моему, да.

— Тебе это неприятно?

— Да нет.

— Ну, не знаю, не знаю… Прийти сюда опять не побоишься?

— Чего мне бояться?

— Завтра придешь?

— Непременно.

— Твое здоровье!

Но назавтра он не пошел к Нелли. В доме, что в конце тупика, произошло событие. Часа в четыре в дверь к ним позвонили — такое бывало редко. Маргарита, казалось, ждала этого звонка и не спеша пошла открывать.

— Как поживаете, госпожа Мартен?

Гостья была очень смуглая, крепкая, плечи прямо мужские, на губе усики.

— Я не помешала?

Маргарита знала, что Эмиль без пиджака сидит в гостиной и читает журнал. Тем не менее она пригласила посетительницу именно в гостиную. Он чуть заметно привстал и поклонился. Госпожа Мартен поколебалась, хотела было подать ему руку, но Маргарита пригласила ее:

— Садитесь, пожалуйста. Это самое удобное кресло. Кажется, в нем любила сидеть моя матушка… Я ее так мало знала! От чашечки чаю не откажетесь?.. Попозже?..

Госпожа Мартен глядела на Буэна с любопытством, и это его сковывало. Однако выйти из комнаты значило уступить поле боя, и он остался сидеть, для виду уткнувшись в журнал.

— У меня, знаете ли, редко бывают гости. Я почти всегда в одиночестве. Вы — одна из немногих, кто пришел меня проведать. — И, проследив за направлением взгляда гостьи, Маргарита добавила: — Не обращайте внимания. Я вышла за него, собственно говоря, из жалости. Он был вдов. С виду такой несчастный. Жил как раз напротив, в одном из тех домов, что идут на снос. Я видела, он по целым дням просиживает у окна. Однажды пригласила его на чашку кофе, и он показался мне вполне приличным человеком. Сейчас-то я понимаю, что он робел… Робел и притворялся. В жизни не видывала худшего притворщика! Хотя, в конце концов, он не так уж и виноват… Я слишком поздно поняла, что у него не все дома. Стоило ему открыть рот, он изрыгал какую-нибудь грубость; поэтому я попросила его помалкивать.

— И он ничего вам не говорит?

Ну прямо как Нелли! Но Маргарита вела себя более жестоко, более коварно, чем он в разговоре на улице Фёйянтин.

— Вот уже несколько месяцев.

— Ни слова?