– Через часок поедем, – сообщаю я, возвращаясь за компьютер.
– Целый час? И что целый час дома делать? – Ей, должно быть, невыносима сама мысль о том, что встреча с предметом обожания откладывается еще на шестьдесят минут. А потом эти подростки требуют обращаться с ними как со взрослыми, хотя сами всего лишь дети, которые вопят: «Я хочу есть прямо сейчас!» – за полчаса до ужина.
– Ты же не хочешь приехать первой, как ботаник на выпускной средней школы, – вздыхаю я. Моргана размышляет. Это, пожалуй, весомый аргумент. – И для начала тебе придется умыться.
Она снова вздрагивает от разочарования, и я это чувствую, даже сидя спиной и вглядываясь в монитор. Сегодня приходится выполнять обещание, данное сестре целую вечность назад, – переделать презентацию для собрания, которую ее муж-придурок через пару дней представит руководству. Микеле – настоящий болван, который каждое утро по пятнадцать минут разными бритвами выбривает себе козлиную бородку и подправляет брови. Остальное свободное время он тратит на мытье машины. Через каждые три строчки этой занудной и безграмотной пакости мне приходится останавливаться и напоминать себе, почему я согласилась ему помочь (по сути, причин две: первая – чтобы сестра замолчала, и вторая – при виде полностью переписанного текста Микеле разозлится, как не попавшая в курятник лиса).
Так или иначе, разочарование Морганы отвлекает меня от этого неблагодарного занятия.
– Но мы же идем слушать метал! – возмущается девочка. – Яркий макияж просто необходим! Я даже убедила маму, что, если появлюсь там в слишком строгом наряде, буду только больше бросаться в глаза и меня как раз примут за новенькую, а значит, легкую добычу…
– Поздравляю, логика манипулятора, почти достойная моей. Но, видишь ли, солнышко, сейчас ты кажешься пандой. Пора кому-нибудь показать тебе, как пользоваться карандашом для век. Умойся и подожди меня две минуты, мне надо кое-что закончить, а потом займемся тобой. Пока же можешь порыться в моем шкафу, вдруг тебе что-то понравится.
С ликующим воплем Моргана бежит в указанном направлении, а я, улыбаясь про себя, пытаюсь разобраться с этой дурацкой речью.
Час и двадцать минут спустя Квиксэнд оказывается даже хуже, чем я его помню. Мы с Морганой стоим в дверях, сжавшись от холода в своих пальто (на мне привычный плащ, но Моргана сменила куртку на винтажное одеяние до пола, что-то между образом Мэри Поппинс и Ли Ван Клифа из «Хороший, плохой, злой» – отличный выбор, а также мой план «Б», когда любимый плащ оказывается в чистке), и молча вглядываемся в недра клуба.
У Морганы вид только что сотворенной Евы, стоящей у входа в Эдемский сад.
А я, должно быть, выгляжу как Данте перед вратами в город Дит
[38].
Освещение здесь настолько плохое, что по сравнению с этим местом камера графа Монте-Кристо покажется профессионально освещенной операционной. На собственном горьком опыте знаю, что свет только бы ухудшил положение, позволяя разглядеть пятна разнообразных органических жидкостей на кушетках, столиках и стенах, пыльные гирлянды паутин и ту липкую непонятную субстанцию, которая приклеивает обувь к полу, от чего, вероятно, и такое название. Если сюда ворвется отряд криминалистов и распылит люминол, даже не сомневаюсь, что это логово в один миг превратится в Голубой грот на острове Капри
[39]. Вполне возможно, что за всю историю существования этого заведения какого-нибудь пьяного клиента стошнило и на потолок тоже. Если память меня не подводит, качество коктейлей, хуже которых не найти, вполне могло поспособствовать данному происшествию.
Но действительно важная составляющая, помимо достоинств внутреннего убранства, – это посетители. Сегодня здесь яблоку негде упасть, вместо людей под кроваво-красными лучами угадываются одни очертания. Непрерывный горизонт голов, в основном слишком волосатых, который, когда наконец находишь взглядом сцену вдалеке, оказывается, двигается под музыку, одержимый ритмом. В толпе виднеются мужчины с черными кругами вокруг глаз от подводки и мужчины с черными кругами вокруг глаз от алкоголя, женщины, одетые как проститутки, официантки, одетые как проститутки, семнадцатилетние начинающие проститутки, тоже одетые как проститутки. То есть что не черное, то красное. Плакат снаружи – в единственном месте, где его хоть как-то можно прочитать, – сообщает, что на долгожданном вечере молодых музыкантов «Мы расцветаем в тени» по очереди выступят восемь групп, для которых это вообще первое выступление, то есть средний возраст участников и зрителей сильно ниже обычного. Присмотревшись, можно в самом деле различить стайки подростков, нескладных и непропорциональных (головы слишком большие, плечи слишком покатые, еще заметны детские припухлости и странные, только пробивающиеся ростки усов и бороды), и нарядившихся по такому поводу как можно более вызывающе. (Я могу и ошибаться, но, клянусь, один был одет в черный мусорный мешок, разрезанный наподобие мантии.) Встречаются также и постоянные клиенты, крепкий костяк металистов за сорок с лишним, с волосами на затылке столь же длинными, сколь редкими спереди, широкими плечами в татуировках десятилетней давности, виднеющихся из-под кожаных жилетов. Я ничего не имею против металистов старше сорока с татуировками. Даже наоборот. Люди, которые одеваются в черную кожу и по прошествии определенного возраста – какие у меня могут быть претензии, только смутно-грустное чувство солидарности. Но это завсегдатаи Квиксэнда, и раз они сегодня здесь, я вовсе не исключаю, что пришли они в надежде съесть какого-нибудь свалившегося со сцены мальчишку.
Сцена, как я уже говорила, находится в глубине зала. Выступающая сейчас группа является воплощенным образчиком стиля death metal. Вокалист группы весит, судя по всему, килограммов тридцать шесть, и каждую секунду теряет по сто грамм от одного только рева в микрофон. Полагаю, следующие несколько часов его мама будет заливать в него молоко с медом и натирать мазью от простуды. Если хорошенько подумать, ему бы и парочка капельниц не повредила. Склонившись над инструментами, гитарист и басист играют что-то в бешеном темпе, закрыв и струны, и руки длинными шевелюрами, подпрыгивающими в ритме бас-барабана. Громкость такая, что, видимо, администраторы в целях экономии просто наняли глухого звукооператора. Но публике нравится, судя по тому, как все более или менее непроизвольно трясут головами в такт музыке, как одно размытое потное пятно.
– Потрясающе! – кричит Моргана.
– Пугающе! – кричу я.
Моргана кивает, и я не совсем понимаю: это потому, что на этом этапе жизни для нее «потрясающе» и «пугающе» синонимы, или потому, что музыка настолько громкая, что она просто меня не поняла. Озадаченно поглядываю на нее. Выглядит Моргана сегодня очень симпатично, по-взрослому сексуально с макияжем, который ей сделала я и который она всю дорогу рассматривала в зеркальце в машине.