Дом иллюзий - читать онлайн книгу. Автор: Кармен Мария Мачадо cтр.№ 15

Твоя тетя увиделась с женщиной из Дома иллюзий – однажды. Твоя двоюродная сестра, ее дочь, окончила университет в соседнем городе на Среднем Западе, и вы вместе пришли на вечеринку в ее честь. Тетя держалась вежливо и формально, кузина была в восторге. Потом тебя настигло уродское сожаление: почему из всех подружек ты привезла в Висконсин ту, которая могла лишь подкрепить все страхи твоей консервативной католической родни насчет квир-женщин?

Позже, когда умерла бабушка, ты ехала в машине вместе с мамой, тетей Жутью и еще одной, и тетя Жуть сказала ни с того ни с сего: «Я не признаю существование этих однополых», и ты – укрепившаяся сознанием своей взрослости – ответила с заднего сиденья: «Ничего. Зато мы признаем ваше существование». Мама промолчала ^[42].

В книге место никогда не бывает просто местом. Если такое случается, значит, автор не справился с задачей. Окружающая обстановка не инертна. Точка зрения активизирует ее.

Позднее ты усвоишь общую черту домашнего насилия – «переезд». То есть жертва только что перебралась на новое место, оказалась в незнакомой языковой среде или еще каким-то образом оторвалась от своей системы поддержки, родных и друзей, от привычных форм коммуникации. Обстоятельства – изоляция – сделали ее уязвимой. Единственный союзник – тот самый, кто учиняет над ней насилие, иными словами, союзников у нее нет вовсе. Приходится бороться против неподатливых условий, которые созданы не более не менее как самим временем; с домом, который слишком велик, чтобы справиться вручную, с ситуацией, которая слишком сложна и мучительна – в одиночку не совладать. Обстановка делает свое дело.

С тем же успехом это мог быть остров, окруженный неодолимыми водами. С одной стороны – поле для гольфа – собственность университета, как и дом, – и там бродят, словно зомби, силуэтами на холме пьяные студенты. По другую сторону – роща, выглядит так, словно за ней загадочный, пронизанный тьмой и таинственной дикой жизнью лес. По соседству живут незнакомые люди, они либо ничего не слышат, либо не хотят вмешиваться. И наконец, дорога, но такая, которая ведет к другой дороге, пошире. Неудобная для пешеходов. И переходить ее не следует. А до городского центра – мили и мили.

Дом иллюзий никогда не сводился только к дому иллюзий. Поочередно он становился то обителью надежды (огород, вино, писать, сидя за столом друг напротив друга), то логовом разврата (трахаться с открытыми окнами, просыпаясь, впиваться устами в уста, настойчиво шептать фантазии), то домом с привидениями (нет, этого не может происходить на самом деле), тюрьмой (выбраться, выбраться, выбраться!) и, наконец, превратился в темницу памяти. Во снах ты видишь зеленую дверь, и это непонятно: дверь не была зеленой.

Занавес поднимается: ничем не примечательный дом в предместье Блумингтона, Индиана, несколько лет после завершения нулевых. Пригород, но граничащий с дикой природой: животные забредают на участок, словно тут никто не живет. Парадная дверь выходит на улицу, но эту дверь никто никогда не открывает. Подъездная дорожка вьется неторопливо, как ручей, по левой стороне участка, и вместо устья у нее почтовый ящик. Черепица грязно-белая, единственное яркое пятно – красная труба. За домом большое дерево, с низкой его ветви свисают деревянные качели. Напротив дерева – единственная дверь, которую используют жильцы: черный ход прямо в кухню.

Кухня, как и весь дом, заставлена тяжелой и темной деревянной мебелью, которую ты помогала стащить со ступенек предыдущего ее местожительства, и сломанными разрозненными предметами, оставленными прежним владельцем. Торшер с потертым электрическим шнуром, маленький кухонный стол, скрипящий диван, пружины – точно горошины под перинами принцессы. Функционально дом – замкнутый круг: кухня открывается в гостиную, гостиная в коридор с дверьми в спальню и ванную, который ведет в кабинет, а тот загибается обратно в кухню. В спальне – горы одежды, стопки книг, ярко-лиловый вибратор, флакон мужского одеколона в форме торса без головы (Le Male Жан-Поля Готье), наполовину опустошенный. В кухне: бамбуковая солонка для морской соли кустарного производства, тревожно-тусклые ножи.

И повсюду в доме картонные коробки. Не новые: мягкие и пахнут как пропитанные жиром упаковки из кафе «Пицца Хат» (как Зверь Анджелы Картер в «Невесте тигра» ^[43]: «Дворец был в запустении, словно владелец собирался вот-вот съехать или так и не обосновался в нем: Зверь пожелал поселиться в необитаемом месте»). Причудливая смесь дорогих вещей и хлама, будто имущество разорившихся аристократов. Отчаянием веет от дома, как будто некий призрак пытается дать о себе знать, но не может и падает ничком на ковер, задыхаясь, и пахнет плесенью.

Занавес поднимается: две женщины сидят друг напротив друга. Кармен, двадцати с чем-то лет, полная женщина смешанной расы, ужасно сутулится. Она торопливо печатает на компьютере. Напротив – женщина в Доме иллюзий, субтильная, мальчиковатая, тоже печатает, решительно сжав зубы. А вокруг дом вдыхает, выдыхает, снова вдыхает.

Ты спустилась в подвал ровно один раз – там пауки, так и кишат. Что за разновидность, ты не знаешь, но такие крупные, что можно рассмотреть в подробностях их тела – их лица! их паучьи лица! – даже при тусклом свете. Ты бросаешь корзину с бельем, мчишься наверх и умоляешь ее взять на себя стирку. Она соглашается.

Чтобы превратиться в готический роман, сюжету требуются две вещи. Первая – «женщина плюс место обитания». «Ужас, – пишет кинокритик Мэри Энн Доан, – который в норме должен быть внешним по отношению к человеческому жилью, проникает в дом». Дом вроде бы не участвует в домашнем насилии, но, черт возьми, он пособничает: частное пространство, где частные драмы разыгрываются, что называется, за закрытыми дверями – да и окна не пропускают звук, шторы опущены, выключен телефон. Дом вовсе не «вне политики». Он задуман, построен, заселен и управляем людьми, у которых есть власть, потребности, страхи. Твой стеклоочиститель не вне политики. И благовония, которые ты жжешь, чтобы скрыть запах ссоры, – тоже.

Второй необходимый элемент – «брак с незнакомцем». Фемтеоретик кино Дайана Уолдмен напоминает, что тема незнакомца усилилась в сороковые, в золотые денечки готических шедевров вроде «Ребекки», «Драгонвика» и «Подозрения» ^[44], когда мужчины возвращались с войны, превратившись в незнакомцев для тех, с кем расстались.