Колдовской пояс Всеслава - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Луковская cтр.№ 35

В Мологе чернявый успел сбегать на торг и прикупить нещадно мерзнувшей в шерстяном платке Дуняше душегреечку на лисьем меху и валеночки. Евдокия, уже наученная витебской потехой, отпихивать новые подарки не стала, но попыталась потихонечку сунуть в походный мешок Юрия 40 кун (отсчитав их из своей калиты). За этим занятием и была поймана хозяином. Чернявый надулся и весь день с гордым обиженным видом ходил по палубе мимо, на пустом месте раздражаясь на дружинников. Вечером, когда Дуняша позвала всех откушать, он со словами: «Я сыт», отошел в сторону и уселся на трухлявое бревно. «И чего я такого-то сделала?» — недоумевала Евдокия.

— Иди, уваж, — протянул ей Прокопий берестяную мисочку. — Ждет ведь.

— Как дитё малое, — проворчала Дуняша, но, наполнив судок кашей, пошла уговаривать упрямца.

— Откушай, Юрашик, — заискивающим тоном попросила она, протягивая ему миску.

— Ладно уж, давай, — с видом большого одолжения взял кашу Юрий. — Только со мной посиди.

Дуня растерянно посмотрела на глазевших на них воев, вздохнула и уселась рядом. Юрий, довольный, заработал ложкой.

— Сама тоже ешь. Навалила, что и Ждан не осилит.

Так они и сидели в сторонке, под перешептывания и хихиканье дружинников. Было и неловко, и отчего-то уютно.

— Что ж твой землячок не объявился да о засаде не предупредил? — впервые после нападения спросил Юрко.

Дуня застыла с ложкой.

— Так может это не они? Да уж точно не они! Истомы там же не было.

— Да может и не они, — прищурился Юрий. — Это что ж, братец твой бедовый был?

— С чего ты взял? — испугалась Дуня тому, что чернявый видит ее насквозь.

— Я еще в Торопце приметил, то не простой для тебя человек. Сразу про него не сказала, терпела долго да волновалась. Кабы не знал, что девкой до меня была, так решил бы — полюбовник, а так — братец. Чего хотел?

— Ничего, помочь, — пролепетала Евдокия.

— Как выйдет еще раз к тебе помощничек, прочь от него беги. Беса он в себя впустил, от таких беды жди.

Дуня сжалась от страшных слов.

— Он не таков. Каждый ошибиться может да дорогой раскаянья к спасению прийти.

— А ты уверена, что он этой дорогой идет? — перед Евдокией сидел серьезный и очень уставший Юрий, сейчас он казался на много старше своих лет. — Дуняшь, братец вас с бабкой на голодную смерть бросил, уж раз предал. Откажись от него.

— Так мал еще был, не понимал, что творит. Он один у меня родной человек остался, больше никого нет. Как же отказаться?

— У тебя я есть. Так и довольно. А тать этот нам на погибель послан.

— Нет у меня тебя! — разозлилась Евдокия. — У тебя боярышня твоя есть да родня ее знатная. А я сама по себе. И подарки мне дорогие больше не дари, ни к чему это.

Она вскочила, но Юрий удержал ее за рукав.

— Сядь! Здорова покрикивать! И как я тебя терплю-то?

— Так и не терпи, кто заставляет? — Дуняша отвернулась.

Повисла тишина.

— Слушай, заноза моя, ты там молиться за меня будешь?

— Буду, — так же отвернувшись буркнула Евдокия, слово «там» кольнуло.

— Обещай, каждый день обо мне молиться: за здравие… ну, или за упокой, уж как пойдет.

Дуня вздрогнула.

— Буду, Юрашик, — совсем тепло прошептала она.

— Буду, — передразнил Юрий, — а как ты узнаешь — за здравие надо молиться али за упокой? Ты просто обо мне молись, а Бог уж сам разберется.

— Я за здравие буду молиться.

— Вот и ладно, коза моя.

Ярославль встречал гостей первым снегом. Крупные мягкие хлопья медленно кружили над черной рекой, бесследно исчезая, едва коснувшись воды. Сквозь неплотную белую пелену ясно проступили очертания городского холма. Никола дал команду подгребать к десному берегу.

Все города, промелькнувшие перед глазами Евдокии, имели свой особый дух. Полоцк — седой мудрец, поучающий, наставляющий, познавший какую-то сокровенную, не доступную другим истину. Витебск — веселый, бесшабашный коробейник-гуляка, город — праздник, гостеприимный и хлебосольный. Хитрый купчина — затворенный от чужака Торопец, вечный труженик, приумножающий богатства, не покладая рук, и не желающий залетным гостям за дарма отдавать нажитое. Ржев — могучий богатырь с полуночными ключами от Смоленской земли, град — витязь. Теврь и Углич, молодые задиры-отроки, когда-нибудь подрастут, возмужают, а пока наскакивают на всякого, озорничают, пробуют бушующую силушку.

Ярославль оказался городом молитвенником. Его умиротворяющая тишина, мерный звон колоколов, неспешные жители, подолгу раскланивающиеся друг с другом и беспрестанно крестящиеся на купола аккуратных церквей — все нашептывало Дуняше: «Вот так в неторопливом смирении надобно жить, а не мотаться по болотам, лесам и рекам, приумножая грехи». Град и нравился, и одновременно наводил отчаянное уныние на полоцкую гостью. Было какое-то ощущение конца: молодости, надежды, счастья… любви. Все хорошее осталось там, позади, и только нарождающаяся новая жизнь не давала окончательно впасть в тоску.

Юрий расплатился с Николой, добавил гребцам за труды и вдовам погибших.

— Не обессудь, коли чего. Выручил, что и говорить.

— Так и вы подсобили, в одиночку с ушкуями нешто бы справились?

Кормчий с достоинством поклонился. Пути их расходились. Бывает так, встретишь раз достойного человека и припоминаешь его всю жизнь. Корабел и кметь будут вспоминать друг друга.

Вои уверенно брели по узким улочкам — свое княжество, своя земля. Они не раз бывали здесь, кто-то даже приветствовал знакомых. Дружинный двор, отстроенный по приказу ростовского князя, дружелюбно распахнул ворота.

— В тепле ночевать будем, — довольно потирал руки Прокопий.

Юрий пошел осматривать теремные клети, остальные кинулись распрягать измученных дальней дорогой лошадей.

Дуня, зайдя со всеми, постояла у высокого забора и потихонечку стала пробираться обратно к воротам.

— Ну, храни вас Господь. Спасибо за все, — торопливо поклонилась она старому дружиннику. — Пойду я.

Ей хотелось побыстрее удрать, чтобы не прощаться с Юрием.

— Эй, куда это ты, Евдокия Яковлевна?! — окликнул ее Горыня.

— Так пойду я. Довезли, спасибо. Дальше уж я сама.

— Куда сама?

— Ну, монастырь искать. Чай, люди подскажут, а у вас и своих забот полно.

— Георгий Андреич! — заорал Твердятич, перекрывая ей выход.

Дуне показалось, что она воровка, пойманная на месте преступления. Юрий спешно вылетел из сеней.

— Уходить собралась, — указал Горыня на раздосадованную Евдокию.