— Вот это мы попали на честной пир, — пошутил Ждан.
— Да уже столы новгородцам накрывают, — отозвался Горыня. — Ладно охраняют добро свое, все у них к делу.
А охранять действительно было что. Торопец, аскетичный снаружи, внутри поражал достатком. Покрытые новенькими деревянными настилами узкие улочки обрамлялись не тощими изгородями, как на витебском посаде, а невысокими дощатыми заборами, подогнанными дощечка к дощечке. Сами торопецкие домишки были хоть и небольшими, а все ж под резными гонтовыми крышами, с витыми столбами сеней. Да и среди горожан не встречались оборванцы, крепкие мужские свиты с богатой вышивкой выглядывали из-под искусно-выкованной брони, бабы щеголяли в богатых поневах. Даже убогие на паперти поражали округлостью щек. Везде царила сытость. Город напоминал ларец с самоцветами.
Провожатые довели ростовцев до небольшого двора с задиристыми петушками на воротах:
— Светлый князь Давыд Мстиславич постоем вас здесь жалует. Купец Якун в отъезде, жена всем заправляет, с нее обед спрашивайте.
— Нам бы сразу к светлому князю, спешим мы, — неодобрительно покачал головой Юрий.
— Не велено. Пришлют за тобой.
— Не полон
[60] ли? — забеспокоился Горыня.
— Теперь уж куда деваться, поглядим, — Юрко задумчиво потер бороду.
Хозяйкой оказалась игривая задорная баба лет тридцати. Круглолицая, с озорным изгибом бровей, высокая, дородная, пышногрудая она манила взгляды истосковавшихся по женским ласкам воев.
— Проходите, гостюшки, располагайтесь, — засуетилась она, цепко выхватывая из мужской толпы смазливого Твердятича. — Кто за постой платить станет, не ты ли, муж почтенный? — улыбнулась она, оправляя складку на поневе. То, что плату надо истребовать вперед, хозяйка была хорошо обучена.
— Вот те и князь жалует, — крякнул Прокопий.
— Я платить стану, — выступил Юрий, — и сверху накину, коли баньку истопишь.
— Да как же таким-то касатикам без баньки? Уж не обижу, — ласково пропела хозяйка чернявому, сразу потеряв интерес к Горыне. — А меня Миленою кличут.
— А я Георгий, — слегка поклонился ей Юрий.
«Гляди-ка ты, не Юрка, а Георгий. Распушился как петух», — фыркнула про себя Дуняша. Где та милая витебская старушечка-хозяйка, в торопецкой хищнице Евдокия сразу уловила угрозу.
Изба, состоявшая из одной клети, была очень тесной. Стало ясно, что коли придется ночевать, то воям спать на улице. Был еще сруб сеновала, но туда хозяйка ходить не велела, мол, попортите сено. Обеда от нее тоже не дождались. Евдокия со своим уже постоянным костровым Жданом начали варить кашу на открытом огне.
Только для Юрия Милена расстаралась и накрыла стол в горнице, любезно приглашая откушать. И этот нахал без зазрения совести ушел есть торопецкие пироги. Дуня страдала.
— Чего грустная такая? Устала? — подсел к ней Горыня.
— Не можется, — соврала Евдокия.
— Ну, так пойди в избу на лавку приляг.
— Нет, я туда не пойду, — как-то слишком запальчиво ответила Дуня. — Легчает мне уже, — покраснев, чуть мягче добавила она, — здесь у костра посижу.
— Посиди, конечно. Котел пусть вон Еремка помоет.
— Не надо, я сама вымою.
— Да мне не трудно, — вступился и Ерема. — Коли Евдокии Яковлевне нужно, так я завсегда готов.
Неизвестно сколько еще ростовские женихи мучили бы ее заботой, но защитил, как всегда, дяденька Прокопий:
— Чего пристали? Брысь отсюда оба.
Уже начало смеркаться, когда за Юрием прислал князь. Чернявый достал из походного мешка расшитую зеленого сукна свиту, оправился, причесал гребнем спутанные кудри.
— Хорош, — заискивающе всплеснула руками Милена.
— Сроднице моей Евдокии Яковлевне поудобней место в избе найди, — кивнул Юрий, не глядя на Дуню, и вышел со двора.
Вернулся он довольно быстро. Его сразу окружили взволнованные вои.
— Ну?
— Грамоту упросил на два струга, на переволоке возьмем, а охрану Давыд не дал, новгородцев ждут, каждый человек на счету. По утру выезжаем. А ты чего здесь до сих пор сидишь? — кивнул он, примостившейся у телеги Евдокии, — В дом пошли.
Стоявшая на пороге хозяйка недовольно прикусила губу, но смолчала.
С озера потянуло сыростью, сразу вспомнили про обещанную баню. А банька оказалась чудо как хороша. Евдокию запустили первой, и она, зная, что за дверью ждут, торопилась, как могла, а так бы, наверное, и дольше просидела. Торопецкие толк в банном деле знали.
Чистенькая и свежая, поджав ноги, Дуня примостилась на широкой лежанке (хотя лучше бы ей сейчас было на телеге). Юрий, сидя с хозяйкой за столом, расспрашивал Милену о дороге на Волгу, она объясняла, лукаво улыбаясь, что-то чертила пальчиком по столешнице, неприлично близко склоняя голову к мужскому плечу. Евдокии хотелось встать и куда-нибудь сбежать, но она никак не могла придумать повода.
В дверь заглянул щуплый Вячко, щурясь на свет лучин, он обвел глазами горницу, и остановился на Дуне:
— Евдокия Яковлевна, мы там карасиков прикупили. Жирные, что поросята. Уж распотрошили. Может ушицы наваришь? Завтра бы перед дорожкой похлебали.
— Она вам не стряпуха! — резко одернул его Юрий.
— Да мне не трудно, — резво вскочила с лавки Евдокия, — попортят ведь рыбу. Пойду я, — она просительно посмотрела на чернявого.
— Ну, иди, коли охота, — тут же потерял к ней интерес Юрко, обротившись к повеселевшей хозяйке.
Дуня как ошпаренная вылетела на двор.
Уха давно была готова. Ждан с Вячко не удержались и сняли пробу, не скупясь нахваливая стряпуху. Евдокию ни что не радовало, пора было возвращаться в избу, но ноги не слушались. Она засиделась у костра спиной к ненавистным хоромам. Сытые вои затянули негромкую песню, где-то брехали собаки, караульные перекрикивались на сторожевых башнях. Город погружался в ночь.
— Шла бы ты спать, дочка, глаза вон слипаются, — махнул в сторону избы Прокопий.
Евдокия неохотно встала, медленно отряхивая подол. Уныло скрипнула дверь, едва различимые сквозь ночной мрак с порога соскользнули две легкие тени, потом они слились в одну. И это расплывчатое пятно поплыло к сеновалу.
— Гляди-ка, — ехидно сощурившись, толкнул Ждана под бок Вячко, и что-то зашептал ему на ухо.
— Да, поглядим еще, — добродушно отмахнулся здоровяк.
— Сейчас глядеть пойдешь? — прыснул щуплый, указывая на сеновал.
— Да нет, от прошлого раза лоб гудит. Подожду.
Оба расхохотались.
Дуня заспешила в избу, в висках стучало: «Он с ней. Он там. Целует ее, как меня!» Девушка с силой рванула дверь, та не открылась, Дуня дернула еще раз, еще, и еще. Слезы уже застилали глаза.