И — чудо! О, чудо! О, преображение и вознесение! — "ударник перестаёт ощущать дисциплину и труд как нечто, навязанное извне, а — как внутреннюю необходимость"! (Ну верно, ну конечно, ведь свобода же — не свобода, а осознанная решётка.) Новые социалистические формы поощрения! — выдача значков ударника. И что бы вы думали, что бы вы думали? "Значок ударника расценивается работягами выше, чем пайка!" Да, выше, чем пайка! И целые бригады "самовольно выходят на работу за два часа до развода" (ах, какой произвол! и что же делать конвою?) "и ещё остаются там после окончания рабочего дня"! Гроза? — работают и в грозу! (Ведь конвой не отпустит.) Вот она, ударная работа!
О, пылание! О, спички! Думали, что вы будете гореть — десятилетия…
А техника, мы о ней говорили и на Беломоре: на подъёме прицепляется к тачке спереди крючковуй — а как её вскатишь наверх? Иван Немцов вдруг решил делать работу за пятерых! Сказано-сделано: набросал за смену… 55 кубометров земли!
[82]
(Посчитаем: это 5 кубометров в час, кубометр в 12 минут — даже самого лёгкого грунта, попробуйте!) Обстановка такая: насосов нет, колодцы не готовы — побороть воду своими руками! А женщины? Поднимали в одиночку камни по 4 пуда!
[83]
Переворачивались тачки, камни летели в головы и в ноги. Ничего, берём! То — "по пояс в воде", то — "непрерывные 62 часа работы", то — "три дня 500 человек долбили обледеневшую землю" — и оказалось бесполезно. Ничего, берём!
Мы лопатой нашей боевою
Откопали счастье под Москвою!
Та "особая весёлая напряжённость", которую принесли с ББК. "Шли на штурм с буйными весёлыми песнями"…
В любую погоду
Шагайте к разводу!
А вот и сами ударницы, они приехали на слёт. Сбоку, у поезда, — начальник конвоя, слева ещё там один конвоир. Что-то не слишком воодушевлённые счастливые лица, хотя эти женщины не должны думать ни о детях, ни о доме, только о канале, который они так полюбили. Довольно холодно, кто в валенках, кто в сапогах, домашних конечно, а вторая слева в первом ряду — воровка в ворованных туфлях — где же пофорсить, как не на слёте? Вот и другой такой слёт. На плакате: "Москву с Волгой мы трудом сольём. Сделаем досрочно, дёшево и прочно!" А как это всё увязать — пусть у инженерув головы болят. Легко видно, что тени улыбок для аппарата, а в общем здорово устали эти женщины, выступать они не будут, а ждут от слёта только сытного обеда один раз. Всё больше простые крестьянские лица.
[84]
А в проходе встрял самоохранник. Иуда, очень уж хочется ему попасть на карточку. — А вот и ударная бригада, вполне технически оснащённая, неправда, что мы всё на своём пару тянем!
Тут ещё была небольшая бедёнка — "по окончании Беломора появилось в разных газетах слишком много ликующих статей, парализовавших устрашающее действие лагерей… В освещении Беломора так перегнули, что приезжающие на канал Москва-Волга ожидали молочных рек в кисельных берегах и предъявили невероятные требования к администрации" (уж не требовали ли они себе чистого белья?). Так что, ври-ври, да не завирайся. "Над нами и сегодня реет знамя Беломора", — пишет газета «Перековка». Умеренно. И хватит.
Впрочем, и на Беломоре и на Волгоканале поняли: "лагерное соревнование и ударничество должно быть связано со всей системой льгот", чтобы льготы "стимулировали ударничество". "Главная основа соревнования — материальная заинтересованность" (!? — нас, кажется, швырнуло? мы повернули на сто восемьдесят градусов? Провокация! Крепче за поручни!) И построено так: от производственных показателей зависят: и питание! и жильё! и одежда! и бельё и частота бань! (кто плохо работает — пусть и ходит в лохмотьях и вшах!) и досрочка! и отдых! и свидания! Например, выдача значка ударника — чисто социалистическая форма поощрения. Но пусть значок даёт право на внеочередное долгое свидание! — и вот он уже стал дороже пайки…
"Если на воле по советской конституции применяется принцип кто не работает, тот не ест, то почему надо лагерников ставить в привилегированное положение?" (Труднейшее в устроении лагерей: они не должны стать местами привилегий!) Шкала Дмитлага (от г. Дмитрова): штрафной котёл — мутная вода, штрафной паёк — триста граммов. Сто процентов дают право на восьмисотку и право докупить сто граммов в ларьке. И тогда "подчинение дисциплине начинается с эгоистических мотивов (заинтересованность в улучшении пайка) — и поднимается до социалистической заинтересованности в красном знамени"!
Но главное — зачёты! зачёты! (Засчитыванье одного проработанного дня более чем за один день срока.) Штабы соревнования дают заключённому характеристику. Для зачётов нужно не только перевыполнение, но и общественная работа! А тому, кто был в прошлом нетрудовым элементом, — понижать зачёты, давать мизерные. "Он может только замаскироваться, а не исправиться! Ему нужно дольше побыть в лагере, дать себя проверить." (Например, катит тачку в гору — а может быть это он не работает, а только маскируется?)
И что же делают досрочно-освобождённые?… Как что!? Они самозакрепляются! Они слишком полюбили канал, чтоб отсюда уехать! "Они так увлекаются, что, освобождаясь, добровольно остаются на канале на землекопных работах до конца стройки"!
[85]
(Добровольно катать тачки в гору. И можно автору верить? Конечно. Ведь в паспорте штамп: "был в лагерях ОГПУ". И больше нигде работы не найдёшь.)
Но что это?… Испортилась машинка соловьиных трелей — и в перерыве мы слышим усталое дыхание правды: "даже и воровской мир охвачен соревнованием только на 60 %" (уж если и воры не соревнуются!..); "лагерники часто истолковывают льготы и награды как неправильно применённые"; "характеристики пишутся шаблонно"; "по характеристикам сплошь и рядом (!) дневальный проходил как ударник-землекоп и получал ударный зачёт, а действительный ударник оказывался без зачёта";
[86]
"у многих (!) — чувство безнадёжности".
[87]