Это меньшее, что я могу сделать после всех ран, которые я нанес ей, я благодарен, что она хотя бы оставляет мне шанс. Я благодарю ее еще и за то, что она пригласила меня в свою комнату, мне это было нужно, я нуждался в спокойствии и покое.
Допив свой шоколад, отставляю чашку в сторону и вытягиваю ноги. Осмеливаюсь взглянуть на нее, она все еще допивает свою кружку. Думаю, для нее шоколад гораздо горячее, чем для меня, мне было очень холодно, когда я пил его.
Пользуясь моментом, внимательно наблюдаю за ней. На ней пижама с застежкой посередине и капюшоном с ушками. В капюшоне она наверняка выглядит восхитительно. Ее волосы собраны в растрепанный пучок и взъерошены так, будто она ворочалась в постели. Не могла уснуть?
Неизбежно смотрю на ее лицо и останавливаюсь на губах, чуть приоткрытых, пока она дует на горячий шоколад.
Я хочу поцеловать ее.
Почувствовать ее рядом.
Будто уже вечность не касался ее губ, а ведь прошла всего неделя.
Словно чувствуя мой взгляд, Ракель поворачивается ко мне.
– Что?
Мне так хочется взять твое лицо в свои руки и поцеловать тебя, почувствовать, как ты прижимаешься ко мне.
Я слегка покачиваю головой.
– Ничего.
Она отводит взгляд, и ее щеки наливаются румянцем. Мне нравится, какое влияние я оказываю на нее, потому что она оказывает такое же влияние на меня, если не сильнее. Я прижимаю руки к бокам, не могу прикоснуться к ней, она впустила меня, я не могу спугнуть ее.
Вздыхаю, слыша, как капли стучат по окну, и чувствую себя намного лучше. Когда она рядом, я чувствую себя лучше.
Я так облажался.
Наши руки на ковре, тепло ее кожи наполняет и успокаивает меня. Я не осмеливаюсь взглянуть на нее, потому что если это сделаю, могу не сдержаться и начать умолять ее о поцелуе.
Смотрю на мокрое оконное стекло.
– Мой дедушка в больнице.
Секунду она ничего не говорит.
– Ох, что случилось?
– Он перенес инсульт и потерял сознание в ванной. – Мои глаза следят за каплей, медленно скользящей по окну. – Медперсоналу дома престарелых потребовалось два часа, чтобы найти его без сознания, поэтому мы не знаем, проснется ли он и будут ли серьезные последствия.
Она сжимает мою руку.
– Мне очень жаль, Арес.
– Два часа… – бормочу я, в горле появляется комок, но я сглатываю. – Мы никогда не должны были допустить, чтобы его отвезли туда, у нас есть деньги, чтобы заплатить медсестре, которая присматривала бы за ним дома. Дома ему было хорошо, а медсестра все время проверяла его показатели, следила за ним. Я уверен, что если бы он был дома, этого дерьма не произошло.
– Арес…
– Мы должны были бороться против этого решения, мы были гребаными трусами. Конечно, мои дяди хотели сдать его в дом престарелых, я уверен, они надеялись, что он умрет там, чтобы претендовать на наследство. Мои дяди, мои кузены… – я отмахиваюсь, – они мне отвратительны. Ты даже не представляешь, что деньги могут сделать с людьми. Мой отец был единственным, кто решил не жить на деньги моего дедушки, он просто занял у него, чтобы начать свой бизнес, и, когда добился успеха, все вернул. Думаю, поэтому дедушка всегда был ближе к нам; в каком-то смысле он восхищался моим отцом.
Ракель гладит мою руку, а я продолжаю:
– Дедушка так любил нас, а мы позволили отвезти его в это место. А теперь… – глубоко вздыхаю, – я чувствую себя таким виноватым.
Опускаю глаза. Ракель садится на мои колени. Тепло ее тела согревает меня, она обнимает мое лицо, заставляя посмотреть на себя.
– Это не твоя вина, Арес. Это не было твоим решением, ты не можешь винить себя за решения других людей.
– Надо было побороться, сделать что-то.
– Я уверена, что если бы ты знал, как поступить иначе, ты бы так и сделал. Но не стоит так мучить себя, остается только ждать и верить, что все будет хорошо, с ним все будет хорошо.
Я смотрю ей прямо в глаза.
– Как ты можешь быть так уверена?
Она дарит мне искреннюю улыбку.
– Я просто знаю, ты через многое прошел, думаю, тебе пора отдохнуть. С твоим дедушкой все будет в порядке.
Не в силах контролировать себя, притягиваю ее и обнимаю, зарываясь лицом в ее шею. Я чувствую ее запах, он успокаивает меня. Хочу остаться вот так, рядом с ней. Она позволяет мне обнять ее и гладит по затылку.
Становится легче, когда делишься с кем-то тем, что чувствуешь, как будто вы разделяете боль. Я вдыхаю ее запах, зарываясь лицом еще глубже в ее шею.
Не знаю, как долго мы так сидим, и я ценю, что она не уходит, позволяя мне прижаться к ее телу.
Когда она наконец перестает меня обнимать, мне хочется возразить, но я молчу, нежно касаясь пальцами ее лица.
– Ты такая красивая, – говорю я, и она краснеет.
Тыльной стороной руки она гладит мою щеку.
– Ты тоже милый.
Приятное чувство наполняет мою грудь…
Так вот что такое счастье. Это прекрасное мгновение: дождь стучит в окно, она сидит на мне, ее рука на моем лице, а наши глаза ведут такую глубокую беседу, с которой не сравнятся никакие слова.
Всегда думал, что у меня никогда не будет ничего подобного, что любовь – предлог, чтобы позволить кому-то причинить мне боль, что я стану слабее, если откроюсь девушке. И все же я доверился ей, и страх утих, сменившись на теплое, чудесное чувство.
Облизываю губы, наслаждаясь каждой чертой ее лица, хочу запомнить все, чтобы вспоминать, когда ее не будет рядом. Шум дождя смешивается с ее нежным дыханием, и биение моего сердца эхом отдается в ушах.
Открываю рот и говорю, прежде чем успеваю подумать:
– Я люблю тебя.
Ее глаза распахиваются от удивления, рука останавливается на моем лице. Знаю, что она не ожидала этого, потому что я тоже, слова вылетели из моего рта до того, как я это осознал. Между нами царит тишина, она опускает руку и кладет ее на грудь, на ее лице заметна нерешительность.
– Все в порядке, я не жду, что ты ответишь, – уверяю я, изображая улыбку. – Не хочу на тебя давить.
– Арес… Я…
Беру ее лицо и наклоняюсь к ней, целуя сначала в одну щеку, а затем в другую.
– Я сказал, все в порядке, ведьма. – Наслаждаюсь тем, как она вздрагивает от моего дыхания на своей коже.
Когда я отдаляюсь, она, кажется, все еще сомневается и двигается на мне, я улыбаюсь ей и сжимаю ее бедра.
– Не двигайся так, а то я могу не удержаться.
Она краснеет и опускает взгляд.
– Извращенец.