Александр II. Жизнь и смерть - читать онлайн книгу. Автор: Эдвард Радзинский cтр.№ 115

В это время Победоносцев и брошенная наследником ретроград­ная партия в отчаянии следили за событиями. Пусть наследник сломлен сегодня, но завтра он мог бы к ним вернуться. Душой он с ними.

Но теперь они понимали и другое: скоро наследник может перестать быть наследником.

Но еще ужаснее был тот удар по самодержавию — по Ковчегу Завета предков, который приготовил вместе с армянским графом безумный царь. «Лорис-меликовская Конституция»!.. Великое византийское самодержавие готовилось уйти в прошлое.

Они должны были поспешить действовать.

ЗАГАДОЧНОЕ ПРЕДСКАЗАНИЕ

В это время начался демонстративный уход в отставку старых фрей­лин. Они не хотели служить «одалиске».

Уходит в отставку третья дочь поэта Тютчева — фрейлина Дарья Тютчева. Покидая дворец, она беседует с фрейлиной Александрой Толстой, «страдающей от безысходности». Она говорит ей, что уходит, «чтоб не плюнуть в лицо княгине Юрьевской», смевшей разгуливать в покоях «святой» — умершей императрицы.

В заключение Дарья Тютчева, родная сестра корреспондентки По­бедоносцева Екатерины Тютчевой, говорит Александре удивительней­шие слова: «Запомните, Александрин, что я вам сейчас скажу: у меня верное предчувствие, что все переменится. Не знаю, что произойдет, но вы увидите, что через три-четыре месяца вся гадость будет выметена из Зимнего дворца».

И все так и произойдет — с пугающей точностью. Оставим вопрос, что это было — озарение или точное знание? Знание родной сестры главной корреспондентки Победоносцева, которой тот писал столь доверительные письма?!

В это время в обществе и в петербургских салонах все громче начина­ют звучать голоса из дворца: княгиня губит империю! Через нее армян­ский граф (Лорис-Меликов) и внушил государю разрушительные проекты... в обмен на поддержку ужасной идеи — короновать ее импе­ратрицей...

Все это подкрепляется обязательным рассказом, как немощен го­сударь, как он старчески плаксив, как дрожат у него руки, как он по­стоянно печален.

Да нет, наш реформатор вновь был мощен. И если война его состари­ла, любовь вернула молодость!

Именно таким увидел его великий князь Александр Михайлович: «Александр II держал себя с нею как восемнадцатилетний мальчик»... «Она полюбила красивого, веселого, доброго человека, который, к ее несчастью, был Императором Всероссийским».

«Государь имел довольный и веселый вид и был разговорчив» (К. Победоносцев).

Но слух опасен. Ибо из него следовал только один вывод — правителя надо менять. И поскорее.

ОПЯТЬ ЗАГАДКА: СМЕРТЬ ДОСТОЕВСКОГО

Достоевский радостно встретил 1881 год. Всю первую половину янва­ря Достоевский чувствовал себя превосходно, припадков не было, и жена его Анна Григорьевна была счастлива.

Анна Григорьевна — «славнейшая и редчайшая из писательских жен», как назвал ее современник. Эта молодая женщина выдержала все: смерть двоих первенцев, отчаянное материальное положение, в кото­ром постоянно оказывался Достоевский, соединивший непрактичность писателя с безумной страстью игрока. Она была его секретарем и сте­нографом, вела дела с кредиторами. «Она за ним, как нянюшка, как самая заботливая мать ходила... И это было взаимное обожание». И вот наконец-то наступил просвет. После опубликования «Братьев Карама­зовых» пришла к нему поздняя всероссийская слава. После «Пушкинс­кой речи» эта слава достигла апогея. Теперь каждое его появление на страде, в благотворительных концертах и чтениях сопровождалось бес­конечными овациями.

И вдруг...

В ночь с 25 на 26 января, как вспоминала потом Анна Григорьев­на, с Достоевским случилось происшествие: его вставка с пером упа­ла на пол и закатилась под этажерку. «Эта вставка была ему очень дорога, потому что он не только писал этим пером, но и при помощи этой вставки набивал папиросы... Чтобы ее достать, Федор Михайло­вич отодвинул этажерку. ...Вещь была тяжелая, Федору Михайлови­чу пришлось сделать усилие, от которого внезапно порвалась легоч­ная артерия и пошла горлом кровь...»

И далее все свершится в течение трех дней.

На следующий день 26 января вызывали доктора. После его ухода на­ступило улучшение. Но вдруг в 4 часа дня следует сильное кровотече­ние, и Достоевский впервые теряет сознание. Придя в себя, говорит жене: «Аня, прошу тебя, пригласи немедленно священника, я хочу ис­поведоваться и причаститься».

После причастия состояние его улучшается, он шепотом разговаривает с детьми и просит жену почитать ему газеты. Ночь проходит спокойно...

И 27 января кровотечение не возобновлялось.

Но 28 января на рассвете он разбудил жену и сказал ей: «Знаешь, Аня, я уже три часа как не сплю и все думаю, и только теперь осознал ясно, что я сегодня умру».

Бедная Анна Григорьевна пытается его успокаивать, но он ре­шительно прерывает ее: «Нет, я знаю, я должен сегодня умереть. Зажги свечу, Аня, и дай мне Евангелие».

Это было Евангелие, которое когда-то подарили ему жены сослан­ных декабристов. И открывая его наугад, он часто гадал на нем о своей жизни.

В темном рассветном зимнем утре она зажгла свечу, и он открыва­ет Евангелие. Святая книга открылась на третьей главе Евангелия от Матфея. «Иоанн же удерживал Его и говорил: "Мне надобно кре­ститься от Тебя и Ты ли приходишь ко мне". Но Иисус сказал ему в ответ: "Не удерживай, ибо так надлежит нам исполнить всякую правду"».

И Достоевский очень спокойно сказал жене: «Ты слышишь — "не удерживай". Значит— я умру».

Она, конечно же, пытается успокоить его, но... В одиннадцать часов утра кровотечение возобновилось — он начинает умирать.

В шесть часов вечера, как рассказывала дочь писателя, он позвал к себе ее и сына Федю. Он протянул им Евангелие и попросил вслух прочесть притчу о Блудном сыне. После чего сказал: «Дети, не забывайте никог­да того, что только что слышали здесь. Храните беззаветную веру в Гос­пода и никогда не отчаивайтесь в Его прощении. Я очень люблю вас, но моя любовь — ничто в сравнении с бесконечной любовью Господа ко всем людям, созданным Им ...И помните — если бы даже вам случи­лось в течение вашей жизни совершить преступление, то все-таки не теряйте надежды на Господа. Вы — Его дети, смиряйтесь перед Ним, как перед вашим отцом, молите Его о прощении, и Он будет радовать­ся вашему раскаянью, как Он радовался возвращению Блудного сына». В девятом часу началось агония.

Он лежал на диване в своем кабинете — мрачноватой неказистой ком­натке. В окно кабинета была видна Владимирская церковь, прихожа­нином которой он был. Писатель Болеслав Маркевич, заставший его последние минуты, писал:

«Он лежал одетый, с закинутой на подушку головой. Свет лам­пы... стоявшей подле дивана на столике, падал плашмя на белые, как лист бумаги, лоб, щеки и несмытое темно-красное пятно крови на его подбородке... Дыхание каким-то слабым свистом прорывадось из его горла сквозь судорожно раскрывшиеся губы. Веки были прижмурены... Он был в полном забытьи. Доктор... нагнулся к нему, прислушался, отстегнул сорочку, пропустил под нее руку и качнул мне головой. Все было кончено... Я вынул часы: они показывали 8 часов 36 минут».