Полная история искусства - читать онлайн книгу. Автор: Паола Волкова cтр.№ 90

Характеристика этого художника более высокой быть не может. Только тот великий художник, кто несет нам новые знания, ставит новые вопросы, на которые мы ответить пока не можем. Таков и Альбрехт Дюрер. Не только потому, что он был абсолютным гением и знал, и мог то, чего не знал и не мог никто, но еще и потому, что он до сих пор ставит вопрос о парадоксе гения. Как говорил Пушкин: гений, парадокса друг. Дюрер был, по определению Пушкина, парадокса друг. И этот парадокс заключается в том, что его знания, его возможности, его практическая деятельность для нас невероятны. Но для него все это всегда было под контролем. Он был человеком, который сочетал в себе безграничность возможностей и самоограничение – одну из самых основных черт современной морали.

В гравюре «Меланхолия» Дюрер рассказал о том, что такое познание человеческое, о том, что нет единого понятия «познание». Есть познание как обучение ремесленное, интеллектуальное, познание в области чувств человеческих. Ведь чувства тоже входили в область интеллектуальную. Не случайно у него четыре апостола – это четыре темперамента: два активных и два пассивных. Это наука о характере, о темпераменте. Область чувств – это тоже область познания. И размышления о том, что во все времена это перемол и повторение одного и того же. А третья область – это область мистического познания, там кончается логика, там кончается аргументация, там кончается опыт. Там вступает в силу еще нечто, что уже входит в систему понятий религиозно-мистического опыта. Это выражено изучением познаваемого, понятием времени – что такое время и на что оно отпущено, оно выражено песочными часами. Магическая таблица – управление временем. Вы можете отправиться назад. А самое главное – вы можете стать повелителем. То, что сделал настоящий Фаустус. Вы можете реконструировать мир. И Адриан спрашивает: а он мог работать с магической таблицей, чтобы стать властелином, чтобы изменить себя и мир вокруг? Мог, но он себе этого не позволил. Это главное – не позволять. Это тема судьбы, набата, по ком звонит колокол. Это не в твоих руках. И все эти знания, которые непосильны человеку в халате, рождают в нем меланхолию.

Если поднимать вопрос о русской реформации староверов и протестантстве на Западе, то окажется, что это безумно интересная тема. И она совершенно необходима для мировой культуры. Просто эти процессы проходят в достаточной степени закрыто. Ну, есть какие-то там протестанты. Какое они имеют к нам отношение? Или староверы… А на самом деле это те процессы, которые радикально влияют на художественное сознание мира. Просто мы видим только конечный результат, но мы не можем отдавать себе отчет в том, что это такое по своей сути. А поскольку мы отчета отдать не можем, то не можем судить об этом правильно, только поверхностно, по сумме поверхностных признаков. Есть какие-то гениальные явления, раскрывающие подлинную глубину протестантской новой эстетики и новой духовности. Это Бах, это Кант и это Рембрандт.

Обратимся к теме Страшного суда, или Апокалипсиса. Это сводится к такому феноменальному явлению, как календарь, или к такой удивительной вещи, как время. Античность не имела представления о времени. Греция жила в циклическом времени: у них время не развивалось, оно воспроизводилось – Олимпиада, проходившая раз в четыре года. И, несмотря на то, что Цезарь создал современный календарь (которым мы могли бы пользоваться, но мы используем другой – уточненный папой Григорием XIII, поэтому он называется григорианским), установил мировое время, общеимперское время – так как существовала большая империя, но по-настоящему сознание времени создано христианством. Оно соткано христианской идеей миросотворения и конца света. И между этими двумя точками существует рождение и смерть.

Как происходит рождение мира, мы знаем по библейской теме миросотворения Творцом, и в финале этого миросотворения мы видим создание тварного мира, а также появление человека как некой высшей точки развивающегося интеллектуального сообщества, живущего не только инстинктом, но живущего в духовном и разумном мире. Это воля под управлением разума. И такие понятия, как начало мира и конец света, есть финал понятия христианского (или, если быть точнее, религиозного). Именно христианство вводит понятие «трагедия рождения и трагедия смерти». Существует только одна вещь, которая абсолютно предопределена – это конец, мы все смертны. Другое дело, что один смертен в пятьдесят лет, а второй в сто пятьдесят. И даже древние люди, которые жили еще до христианства, это понимали. Как сказал Сократ: «Жизнь философа есть упражнение в смерти». Это высказывание имеет очень интересный комментарий: ваша жизнь должна быть оптимистически успешной, и жить вы должны так, чтобы быть готовыми к ответу каждую минуту. Каждый день может быть последним, и вы должны быть готовы к этому. Вам, может быть, еще очень далеко до этого момента, но жизнь философа активна, оптимистична и созидательна. Вы должны выстраивать себя как личность.

Конец света произошел давно, поэтому мы давно перешагнули этот рубеж. В христианстве, особенно в то время, когда складывалась настоящая идея христианства, воплощенная в образы, книга до определенного времени была не так широко распространена. Никто не сидел в группе или порознь и не читал, но они понимали, что сознание единого поля, сознание единой культуры, единой культурной ценности, единой традиции тоже является просвещением. И оно создавалось через сакральную – религиозную ценность.

Это очень серьезная вещь, потому что церковь – это модель, это универсальное представление о людях. И именно в восточно-христианской традиции, византийской, где идеальной страной Средневековья является, конечно же, Россия, сложился художественно-изобразительный текст, который существует до сих пор. А православная церковь, что очень важно, не меняет своего текста, своего языка, своей идеи, и поэтому этот текст однозначно, мощно и отчетливо заявлен моделью восточно-христианского, или греческого, или православного храма.

Когда вы входите в храм, то перед какой стеной стоите? Перед восточной. Восточная стена – это иконостас. Вы вошли, за вами закрылась дверь, вы поворачиваетесь – и перед вами западная стена. Существует центральная ось храма, где текст проходит не от купола к вам, а сквозь вас. Горизонтальная ось. И когда вы находитесь в этой горизонтальной оси, как во кресте, вы стоите лицом к иконостасу. Иконостас всегда представляет собой несколько тем, всегда одинаковых. Одна из них, наиважнейшая, называется Деисусный ряд, или чин. В центре – Вседержитель на троне, у него открытая книга человеческих судеб. Он смотрит на вас фронтально. Это фронтальное смотрение. Все остальные смотрят по-другому: они обращены к центру, к нему, на три четверти. Богородица, Иоанн Креститель, архангелы Гавриил и Михаил, Святое воинство, двенадцать апостолов и иногда первосвященники.

Что представляет собой изображение Вседержителя? Он является верховным судьей в день Страшного суда. Но его явление невидимо, он сидит в таких мандалах – сферах. Он явился с открытой книгой, но осуществляет невидимость присутствия. А слева и справа от него – Богородица вместе с Иоанном. Они всегда стоят с ним и обращаются к нему, потому что они наши защитники, их слово – это слово защиты. Он как крестный отец, она – мать, восприемник души. Они за нас просят. Рядом Святое воинство, которое их охраняет. Два архангела имеют равновеликое значение, это силы архангельские, силы серафические, шестикрылые. А что идет дальше? Кто такие апостолы? Это присяжные. Это суд защитников и присяжных. Классический Деисус может иметь всего лишь три иконы, но полный – это тот, где присутствуют и присяжные. А на западной стене всегда, в любой церкви, изображено одно и то же – Страшный суд. И ничего другого. Это все изобразительные тексты: повторяющиеся, узаконенные, канонические.