Ганс слегка улыбнулся.
— Марта дала мне дурман-травы, и я подмешал ее в бочку, из которой пьют воду стражники. Жак Сим помог найти нужный ключ. И вот я здесь! Но времени мало, так что…
Ганс снова потянулся освободить Герберта, но тот опять отпрянул.
— И с чего Марта Скрежаль и достопочтенный Жак Сим так добры к нам? Не они ли считают нас убийцами?
Влад промолчал, и лишь издал рычащий недовольный звук.
Но у юного конюха нашелся ответ.
— С Катериной беда, — вымолвил он.
Герберт встрепенулся.
— Марта пыталась вызвать ее, но не смогла. И нам с Жаком не найти ее ни в ком в замке.
Герберта такой ответ устроил. Даже больше: его лицо побледнело еще сильнее и глаза лихорадочно заблестели.
— Мне кто-нибудь расскажет, кто такая Катерина? — скептично спросил Влад.
— Катерина это Сэй, — ответил ему Ганс, так как Герберт, похоже, весь превратился в сплошной комок нервов.
— И почему мы должны переживать за нее?
— Катерина очень хорошая, — спешно объяснил Ганс, — Она помогала расследовать убийства, свершающиеся в замке.
— Еще один тайный шпион, — вздохнул Влад.
Тем временем Ганс развязал Герберта, и они было двинулись к выходу, как голос бывшего князя задержал их:
— Эй! А вы никого не забыли????!!
Герберт подошел к брату.
— Скажи, за что ты держал Ларэйн в темнице? — холодно спросил он.
Влад возвел глаза к потолку.
— Поверь, на то были хорошие причины, но я не могу их назвать.
Герберт посмотрел брату в глаза.
— Она наложила на тебя заклятье молчания?
Влад кивнул.
— У тебя есть ключ от его оков? — спросил Герберт Ганса.
Конюх послушно вынул нужный ключ из связки.
Через пару минут оба брата были свободны, и скрылись в одном из потайных ходов, идущих из тюрьмы.
Свет. Свет. Свет. Вокруг меня никогда еще не был столько света! Я витала в нем, не находя границ, и, между тем, отчетливо чувствуя, что пространство, в котором я нахожусь, являет собой закрытое помещение. Это странное ощущение развивало во мне клаустрофобию. Мне хотелось воздуха. Хотелось света — но иного. Не того мучительно белого, что заполняло все вокруг меня, а теплого, дневного света.
Еще хотелось плакать. И биться об стены. И рвать все когтями.
Но ничего этого у меня не было.
Я была лишь духом, и отчетливо осознавала это.
Ларэйн — вернее та, что притворялась ею, — заперла меня в неком сосуде, и я никак не могла найти из него выход.
А ведь мне нужно было выбраться. Я должна была исполнить то, ради чего меня призвали в этот мир.
Не знаю как, но лишь только я увидела Ларэйн, сидящую на краю кровати и всю в чужой крови, что-то во мне щелкнуло, и я поняла, что остановить ее — именно то, для чего я попала в Сэн-Тубр.
Это было словно осознание своей цели, и я четко знала, что исполни я ее, и меня ждет…Покой? Нирвана? Смерть? Переход в мой прежний мир?
Мне было не назвать того, что случится потом, но части меня уже было все равно. Я знала, что должна остановить Ларэйн, и этого было достаточно.
Но как выбраться из ее плена?
Снова и снова я оглядывалась по сторонам. Пустота. Ясная, полная света пустота.
Где-то я уже видела такое…
В моих воспоминаниях всплыло сознание старого князя, до того, как он открыл передо мною свой мир.
— Отлично, Катерина, — сказала я себе, — Если тебя и заключили в пустоту, то это не повод сдаваться. Ты жива. ты человек. Ты сможешь выбраться! А начнем мы с того, что создадим условия, которые не позволит тебе сойти с ума.
И я, наподобие паралитика, живущего лишь в сознании, принялась рисовать свой мир.
Элен, бывшая княгиня, сидела в своих покоях. Вокруг нее не было ни души. Это было непривычно и тяжело. Ранее, Элен всегда окружали шумные, глупые и завистливые фрейлины. Княгине терпеть не могла этих девушек, особенно учитывая то, что многие их них недвусмысленно метили на ее место, но теперь фрейлины отошли новой княгине — Ларэйн, а к Элен была приставлена одна единственная горничная, помогавшая ей одеться утром и раздеться вечером. Все же остальное врем княгиня была одна. Но, между тем, Элен знала, что за нею пристально наблюдают. Она писала письма брату, но знала, что те не доходили до его рук. Просила с ним аудиенции, но Ларэйн отвечала, что еще рано, и что через пару месяцев, уравновесив дела между востоком и Сэн-Тубр, они вместе поедут к нему. Элен не верила ни на княжеский цент.
Даже в период своего «домашнего ареста» перед казнью, Элен обладала большей свободой, чем теперь. А сейчас…
Женщина не знала как, но чувствовала, что ее невестка планирует нечто ужасное.
В этот момент тяжелая дубовая дверь ее покоев отворилась, и в комнату вошла Ларэйн.
Сердце Элен сжалось.
Когда-то давно, перед их свадьбами, Элен чувствовала к Ларэйн чувство, сродни тому, что испытывают заложницы одной беды. Но позже все изменилось. От брата приходили странные, полные недоговорок письма, в которых он мало говорил о жене, но Элен казалось, будто дело обстоит именно в ней. Позже, когда Ларэйн пропала, Элен не знала, что лучше. Жить в страхе перед войной с некогда своей страной, или же жить под покровом темных тайн, которыми, казалось, окружила двор Востока и Сэн-Тубр Ларэйн.
Теперь, Элен жалела, что никогда не говорила с Владом о его сестре. Впрочем, они мало о чем говорили. И об этом Элен тоже жалела…
Но сейчас дело было не в них с Владом. Дело было снова в Ларэйн.
В том, как тихо и без приглашения она вошла в комнату Элен. В том, как присела возле туалетного столика, за которым сидела бывшая княжна, как отвела прядь волос с ее лица.
— Элен, дорогая, — ласково сказала Ларэйн, — Мне нужна твоя помощь.
Глава 35
Мой мир оказался мал. Зеленый лес, шелковый мох, яркие, темно-фиолетовые цветы. Не знаю, почему я нарисовала именно эту картину. Мне кажется, что ранее, в том мире, откуда я пришла, я никогда не была близка к природе. Я помню здания, помню технологии, помню постоянное сидение в запертой комнате. Жизнь, мало отличающаяся от жизни в темнице. Разве что там я сидела в темнице по собственной воле. Так почему сейчас я нарисовала в своем воображении зеленый лес?
Я села на камень, огляделась кругом.
Внезапно, среди звуков леса, я услышала чьи-то шаги.
Все тело мое напряглось, и мне пришлось напоминать самой себе, что я нахожусь внутри собственного воображения.