Наполеон III. Триумф и трагедия - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Бабина cтр.№ 263

Последняя попытка препирательства со стороны Вимпфена ни к чему не привела. Единственное, на что согласился Мольтке, это продлить перемирие до девяти часов утра, чтобы Вимпфен, Кастельно и Фор могли переговорить со своими товарищами ^[2386]. В час ночи переговорщики вернулись в Седан. Император уже был в постели. Вимпфен кратко изложил итоги переговоров: «Сир, это плен и интернирование в Германию всей армии. Единственное, что дает надежду на смягчение условий, это Ваше личное участие в переговорах» ^[2387]. — «Сегодня утром, — ответил Наполеон III, — я постараюсь переговорить с королем» ^[2388]. Действительно, он и сам уже несколько часов обдумывал возможность обратиться к королю напрямую и смягчить условия капитуляции.

В шесть утра из супрефектуры выехала коляска, в которой находились Наполеон III, Кастельно, Вобер и принц де Москова. Среди сопровождавших коляску кавалеристов находился также и генерал Рейль. Император был одет в генеральскую форму, на нее был накинут синий плащ с ярко-красной подкладкой. На одной из городских улиц ему встретился отряд зуавов, узнав императора, они дружно закричали «Vive l’Empereur!» и отсалютовали. Наполеон III в ответ им также отсалютовал ^[2389].

На выезде из города у парижских ворот находилась уже охрана из баварских стрелков. На немецком языке император поинтересовался у офицера о местонахождении короля. Тот ответил, что точно не знает, где располагается король, но где-то в районе Доншери, и махнул в ту сторону рукой.

Генерал Рейль взялся объявить прусскому королю о прибытии императора французов и поскакал в Доншери. Там он нашел только Бисмарка и объявил, что «император желает говорить» ^[2390] с ним. Позднее Бисмарк вспоминал: «Я тотчас оделся и, неумытый, в пыли, как был, в старой фуражке и больших смазных сапогах, поскакал в Седан, где, как я полагал, находился император. Но я встретил его уже во Френуа, за три километра от Доншери на шоссе» ^[2391].

Далее Бисмарк говорит: «Когда я подошел к коляске императора, Его Величество снял кепи, чтобы поприветствовать меня, хотя общепринято при форме касаться только поля шляпы. В свою очередь я также снял шляпу и, опуская ее, показал револьвер, который был у меня на поясе за ремнем. При виде револьвера император побледнел. Я не мог понять почему. Может быть, это были спазмы боли, а может быть — он был суеверным человеком, — ему вспомнилось предупреждение цыганки, что он умрет от пули в лоб» ^[2392].

Недалеко от места встречи в небольшом двухэтажном доме состоялся разговор между прусским канцлером и Наполеоном. В ходе этого разговора «император, — продолжает Бисмарк, — сначала жаловался на несчастную войну, которой он вовсе не желал. Он вынужден был объявить ее под давлением общественного мнения.

Отто фон Бисмарк и Наполеон III после сражения при Седане в Доншери, 2 сентября 1870 года.

Художник В. Кампхаузен, 1878

Я возразил ему, что и у нас никто не желал войны, а всего менее король. Мы также смотрели на испанский вопрос исключительно как на испанский, а не как на немецкий, и мы полагали, по его добрым отношениям к царствующему дому Гогенцоллернов, что ему и наследному принцу легко будет прийти к соглашению. Потом разговор перешел на настоящее положение вещей. Он желал, прежде всего, снисходительных условий капитуляции. Я объяснил ему, что не могу входить в такие переговоры, где выступают на первый план чисто военные вопросы, которые должен решить Мольтке. Затем мы заговорили о мире. Он объявил, что, как пленный, считает для себя невозможным решать условия мира. Я спросил, кого же он считает компетентным в этом деле; император указал на правительство, заседающее в Париже. Я заметил ему, что, так как обстоятельства не изменились со вчерашнего дня, мы намерены настаивать на наших требованиях относительно Седанской армии, не желая рисковать результатами вчерашней битвы. Мольтке, кого я известил о случившемся, явился к нам и заявил, что он поддерживает мое мнение; вскоре он отправился к королю проинформировать его обо всем происходящем.

Прохаживаясь перед домом, император в разговоре отзывался с похвалой о наших солдатах и их командирах; когда же я, в свою очередь, заявил, что и французы тоже бились храбро, он заговорил снова об условиях капитуляции и спросил, не согласимся ли мы запертую в Седане армию переправить за бельгийскую границу и оставить ее там, предварительно обезоружив. Я снова попытался дать ему понять, что это вопрос военный и не может быть разрешен без соглашения с Мольтке. Он тотчас же заметил на это, что в качестве военнопленного он не может представлять собою правительственную власть, а потому и переговоры о подобных вопросах должны проводиться с главным начальником французской армии в Седане» ^[2393].

Как мы видим, Бисмарк ловко смог изолировать Наполеона III от всяческих контактов с королем и еще раз поставить французов перед фактом необходимости полной капитуляции, попутно выяснив напрямую вопрос о статусе сдачи самого императора. В ходе разговора Бисмарк понял, что Наполеон III принял решение осуществить личную сдачу и не будет принимать решение о мире как глава государства. Это обстоятельство сразу же сказалось на том, что канцлер потерял всяческий интерес к дальнейшим переговорам с императором ^[2394]. Заявив на прощание Наполеону III, что он увидит короля лишь после подписания капитуляции, Бисмарк поскакал обратно в Доншери. Там он встретился с королем и доложил обстоятельства дела.

Тем временем император остался ожидать Мольтке. Тягостное чувство полной невозможности что-либо сделать усиливалось. Походив по дому, Наполеон III присел на стул в одной из комнат на втором этаже. Хозяйка дома, госпожа Фурнез, поинтересовалась, не нуждается в чем-нибудь император, на что он попросил приспустить шторы на окне. Посидев некоторое время в полутемной комнате, он спустился вниз. Несколько минут он бесцельно походил по двору около дома. «Все в его внешности говорило о какой-то нерешительности. Сам по себе он выглядел чересчур мягким по отношению к военному мундиру, который носил» ^[2395], — отметил один из очевидцев. Он «непрерывно молчал», в отличие от его офицеров, которые «с жаром говорили и жестикулировали» ^[2396].