Когда Эйб поднялся, Янг секунду еще надеялась, что сейчас он спросит Мэтта, как тот смеет врать, как посмел обвинять невиновного человека. Но Эйб заговорил голосом побежденного, он задавал формальные вопросы о том, кто еще мог писать на бумаге из «Эйч-Марта», уверен ли Мэтт, что точно рассчитал время, прошедшее от взрыва до открытия люка. У Янг создалось такое ощущение, будто из нее выпускают весь воздух, он вырывается, как из проколотого мяча.
Янг хотелось встать и закричать. Крикнуть присяжным, что Пак – достойный человек, который буквально бросился в огонь ради пациентов. Крикнуть адвокату Элизабет, что он бы не стал рисковать своей жизнью и жизнью дочери ради денег. Крикнуть Эйбу, чтобы он все исправил, что она верила, что все улики указывали на Элизабет.
Судья объявил перерыв на ланч, и двери зала суда со скрипом распахнулись. Издалека доносились удары молотка. Тук-тук, тук-тук, в такт пульсации в висках, заставляя кровь с гулом прихлынуть к барабанным перепонкам, словно она была под водой. Наверное, это работники на виноградниках. Она видела утром, как они волокли деревянные столбы вверх по склону. Подпорки для лозы. Должно быть, они все утро так стучали. Она ничего не слышала.
Они вместе пошли из суда в кабинет Эйба: тот впереди, следом Янг, везущая инвалидное кресло Пака. То, как они выстроились в линию за нескладным верзилой, как все расступались при их приближении, словно от отвращения, заставило Янг почувствовать себя преступником, которого ведут на казнь через город под улюлюкание и осуждение толпы.
Эйб провел их в желтое здание, по темному коридору и завел в переговорную, где сказал подождать, пока он встретится с коллегами. Когда дверь закрылась, Янг подошла к Паку. Двадцать лет он всегда возвышался над ней, и странно было теперь оказаться выше него, видеть завихрение у него на макушке. Теперь она стала смелее. Словно наклон головы приоткрыл шлюз, обычно сдерживавший ее слова.
– Я знала, что так будет, – сказала она. – Нам надо было держаться правды с самого начала. Я же говорила, что не надо лгать.
Пак нахмурился и подбородком указал на Мэри, выглядывавшую в окно.
Янг не обратила внимания. Какая разница, что слышит Мэри? Она уже знала, что они солгали. Им пришлось ей рассказать, потому что и она оказалась вовлечена в сочиненную историю.
– Мистер Спинум тебя видел, – сказала Янг. – Теперь все знают, что мы лгали.
– Никто ничего не знает, – прошептал Пак, хотя никто вокруг и так бы не понял его быстрого корейского. – Наше слово против его. Мы с тобой и Мэри против подслеповатого старика-расиста.
Янг хотелось схватить его за плечи, наорать, встряхнуть как следует, чтобы ее слова пробились сквозь его череп, закрутились в его мозгах, как мячик для пинбола. Вместо этого она сжала кулаки, впившись ногтями в ладони, и заставила себя говорить спокойно. Она давно выучила, что спокойные слова гораздо лучше привлекали внимание ее мужа, чем громкие.
– Мы не можем и дальше врать, – сказала она. – Мы ничего плохого не сделали. Ты просто вышел посмотреть, где демонстранты, чтобы защитить нас, и оставил меня ответственной. Эйб должен это понять.
– А как насчет того отрезка времени, когда там никого не было, и пациенты без присмотра оказались взаперти в горящей камере? Думаешь, это он тоже поймет?
Янг опустилась на стул рядом с Паком. Как же часто она мечтала вернуться в прошлое и изменить тот момент.
– Это моя ошибка, а не твоя, и я не переживу, если ты возьмешь всю вину на себя, чтобы меня защитить. Когда я вот так всем лгу, я чувствую себя преступницей. Я так больше не могу.
Пак положил свою руку поверх ее. Зеленоватые вены проступали через кожу и, казалось, перетекали в ее.
– Мы невиновны. Не мы устроили поджог. Неважно, где именно мы были, мы не могли предотвратить взрыв. Генри и Китт погибли бы, даже будь мы оба на месте.
– Если бы я вовремя выключила кислород…
– Я же уже объяснял, в шлангах есть остаточный газ, – покачал головой Пак.
– Но огонь был бы слабее, а если бы ты сразу открыл дверь, мы могли успеть их спасти.
– Этого мы не узнаем, – сказал Пак мягким спокойным голосом. Он взял ее за подбородок и приподнял лицо, чтобы заглянуть в глаза. – Между прочим, если бы я там был, я бы тоже не выключил кислород в 8:20. Помнишь, ТиДжей снял свой шлем? В таких случаях я всегда добавлял время, чтобы восполнить потерянное.
– Но…
– А значит, кислород бы еще поступал, и пожар и взрыв были бы точно такими же, даже если бы я был на месте, – продолжил Пак.
Янг со вздохом закрыла глаза. Сколько раз они это уже обсуждали? Сколько предположений и оправданий уже прозвучало?
– Если мы не сделали ничего плохого, почему не сказать правду?
Пак сильно, до боли, сжал ей руку.
– Надо придерживаться нашей версии. Я ушел из ангара. У тебя нет лицензии. Правила однозначны: подобное нарушение инструкций автоматически приравнивается к халатности. А обвинение в халатности не даст нам получить компенсацию.
– Страховка! – воскликнула Янг, забыв приглушить голос. – Да кто о ней сейчас думает?
– Нам нужны эти деньги. У нас больше ничего нет. Все, чем мы пожертвовали, будущее Мэри – все пропало.
– Послушай, – Янг опустилась перед ним на колени. Может, посмотрев вниз, он лучше поймет ее слова. – Они думают, что ты солгал, чтобы скрыть факт убийства. Они пытаются отправить тебя в тюрьму вместо Элизабет. Ты же понимаешь, что это намного хуже? Тебя могут казнить!
Мэри ахнула. Янг думала, что Мэри погружена в свой собственный мир, как это часто бывало, но она смотрела прямо на них. Пак уставился на Янг.
– Хватит этой мелодрамы. Теперь ты ее напугала безо всякого повода.
Янг обняла Мэри. Она думала, что дочь оттолкнет ее, но Мэри не пошевелилась.
– Мы просто о тебе беспокоимся, – сказала Янг Паку. – Я всего лишь смотрю на вещи реалистично, а вот ты не воспринимаешь все всерьез.
– Я все воспринимаю всерьез. Я просто не теряю голову. Это ты истеришь, устраиваешь сцены прямо в суде. Ты хоть видела, как на тебя все обернулись? Вот от такого я и кажусь виновным. Худшее, что мы сейчас можем сделать, это изменить показания.
Дверь открылась. Пак посмотрел на Эйба и продолжил по-корейски таким расслабленным тоном, словно говорил о погоде:
– Молчите обе. Я сам буду говорить.
Эйб выглядел больным. Его лицо, нередко лоснящееся и цвета красного дерева, было покрыто желтоватыми пятнами и пленкой полувысохшего пота. Встретившись взглядом с Янг, он не улыбнулся во все зубы, как обычно, а быстро, словно в смущении, отвернулся.
– Янг и Мэри, мне необходимо поговорить с Паком наедине. Подождите в коридоре. Там можно поесть.
– Я останусь. С моим мужем, – сказала Янг, положив руку на плечо Паку и ожидая от него хоть какого-то проявления благодарности за поддержку, хоть улыбку или кивок, или что он положит свою руку поверх ее, как прошлым вечером. Пак вместо этого нахмурился и сказал по-корейски: