«Как в моем случае», — добавила она в задумчивости. С пятнадцати до двадцати пяти лет она была погружена в учебу, уделяя ей по шестнадцать часов каждый день. Целое десятилетие она провела в полной изоляции от мира, в обществе одного лишь отца.
Ариадна выбросила эти мысли из головы и подняла глаза на Акенона. Она сожалела, что воспоминания нахлынули именно в этот момент, ей не хотелось, чтобы Акенон догадался, какие глубокие тени скрываются у нее внутри.
Они обменялись взглядами. Акенон чуть прикрыл глаза со смесью любопытства и беспокойства. На мгновение Ариадна почувствовала себя уязвимой: она терпеть не могла подобные ощущения. Взяла дощечку и деревянный стилос и глубоко вдохнула, чтобы прийти в себя.
— Начнем как можно скорее. — Она усмехнулась и помахала перед его носом дощечкой. — Полагаю, ты умеешь платить услугой за услугу.
— Ариадна, — ответил Акенон, — мой долг сообщать о ходе расследования только Пифагору.
— А мой — уважать клятву так же, как и остальные ученики. И я не просто прошу тебя передо мной отчитываться. Я прошу, чтобы я также принимала в нем участие.
Акенон задумался. До сих он не обнаружил ничего такого, что можно было бы считать строго конфиденциальным, и у него еще будет время спросить Пифагора, согласен ли он с тем, чтобы Ариадна занималась расследованием вместе с ним. Кроме того, он догадывался, что она может быть ценным помощником.
— Договорились.
Лицо Ариадны просветлело.
— Очень хорошо. Начнем с тетрактиса. — Она положила дощечку на стол.
Дощечка была из соснового дерева, с одной стороны ее покрывал тонкий слой воска. На воск наносились письмена с помощью деревянного стилоса, который с другой стороны был плоским, чтобы выравнивать воск и стирать написанное. Ариадна несколько раз провела по воску, пока предыдущая запись не исчезла. Потом начала говорить, царапая стилосом дощечку.
— Непосвященному сложно понять, что движет пифагорейцем. Со стороны может показаться, что это религия, но на самом деле учение представляет собой нечто гораздо большее. Что касается конкретных убеждений, ты должен знать, что отец — грек с острова Самос, а значит, верит в богов Олимпа. Кроме того, он посвящен в орфические мистерии, Дионис имеет для него особое значение. Его учитель Ферекид открыл ему учение о реинкарнации. Конечно, ты знаешь, что в Египте он был жрецом. — Акенон кивнул. — Это очень продвинуло его во многих отношениях и привело к определенным выводам, таким как сходство между Амоном-Ра и Зевсом. Чтобы не углубляться, я лишь упомяну, что в Вавилоне он учился у последователей Зороастра, и с тех пор особенное значение для него приобрел Ахура-Мазда
[20].
Эти сведения ошеломили Акенона, и Ариадна рассмеялась, увидев его лицо.
— Я предупреждала, что для понимания пифагорейства требуется много лет. Но не пугайся. Главное, что следует усвоить, — вера в высшие силы, к которым мы можем приблизиться, соблюдая физическую и умственную дисциплину. Есть множество упражнений для тела и ума. Позже я покажу тебе одно из них. — Она посмотрела на рисунок, который чертила на табличке. — Верим мы и в переселение душ. В зависимости от того, как ты ведешь себя в этой жизни, следующая жизнь будет труднее и мучительнее, а может, ты поднимешься на более высокий уровень или даже сольешься с божественным. Отец указывает путь к справедливости и счастью. Объясняет, что нужно делать и как, чтобы вести гармоничную жизнь до смерти и после нее.
Акенон опустился на скамью, чтобы лучше разглядеть рисунок на табличке. Ариадна тоже присела, слегка подправив то, что нарисовала. Он молча за ней наблюдал. Профиль ее был совсем близко, рот полуоткрыт. Акенон видел внутреннюю поверхность ее полной нижней губы, нежную и влажную…
Он сглотнул слюну и попытался сосредоточиться на чертеже.
Глава 25
19 апреля 510 года до н. э
Пятеро претендентов в преемники сидели перед Пифагором в портике гимнасия. Почтенный учитель рассказывал им о свойствах, которыми должен обладать идейный и политический вождь, а также о том, как их развивать.
Даарук закрыл глаза, будто бы целиком сосредоточившись на словах учителя. Однако внимание его отвлекалось от Пифагора и устремлялось на товарищей. Орест сидел позади. Даарук несколько раз почувствовал, как взгляд Ореста впивается ему в спину. Вот и сейчас он снова ощутил его укол. Возможно, Орест смотрел на него так потому, что Даарук видел, как утром он тайком беседовал с Акеноном. Орест очень встревожился, заметив, что за ним наблюдают.
Даарук закрыл глаза и сосредоточился на товарище.
«Что ты замышляешь, Орест?» — подумал он.
* * *
— Это и есть тот самый таинственный тетрактис? — удивленно спросил Акенон. — Треугольник из точек?
— Это и многое другое, — ответила Ариадна, положив дощечку на стол. — Учись смотреть за пределы того, что видят глаза, иначе тебе никогда не понять пифагорейца.
Акенон почувствовал, что поторопился с выводами, и дождался, пока она продолжит.
— Тетрактис напрямую связан с именем отца. Пифагора часто называют «изобретателем тетрактиса». Эта фигура настолько важна, что стала одним из наших символов. Как и пентакль, о котором мы поговорим как-нибудь позже.
Ты уже знаешь, что числа очень важны для нас. Особенно первые, которые представлены в тетрактисе графически. Но в первую очередь тетрактис священен потому, что передает законы построения музыки.
Она замолчала, глядя на Акенона и о чем-то напряженно размышляя. Они вплотную подошли к той части пифагорейского знания, которую она тоже считала тайной и которую должна была оберегать. Она внимательно заглянула ему в глаза и продолжила:
— Акенон, эти тайны ты должен сохранить в себе и никому не пересказывать.
Она говорила очень серьезно; на мгновение Акенон угадал в ней величие и торжественность Пифагора.
— Не беспокойся, я никому ничего не скажу, — смутился он.
— Договорились. — Ариадна мгновение колебалась, приводя в порядок свои мысли. — Наверное, тебе известно, что в струнном инструменте более короткие струны производят более высокие ноты, чем более длинные.
— Да, это я знаю, — отозвался Акенон, готовясь услышать нечто более сложное.
— Когда-то отец изобрел музыкальный инструмент, позволяющий укорачивать или удлинять струны до нужной степени. Благодаря ему он убедился в том, что отношение красоты и гармонии между двумя звуками сохраняет числовое отношение, равное длине струны, которая их производит. Он доказал, что идеальная гармония возможна между звуком, который производит одна струна, и звуком другой струны, которая наполовину или вдвое длиннее первой. На это отношение между струнами указывают первые две линии тетрактиса. — Она прикоснулась к чертежу деревянным стилосом. — Таковы отношения между единицей и двойкой. Другие, более гармоничные пропорции подчиняются более простым отношениям, которые образуют соседние линии тетрактиса. Они возникают между струной длиной в две единицы и соседней струной из трех единиц, а также между струной из трех и четырех единиц.