Любава - читать онлайн книгу. Автор: Кай Вэрди cтр.№ 41

— Ваня, Ванечка, Ульяшка заболела, да сильно. Пойдем скорее, надоть Настасьино добро все ей вернуть, не то загубит она девку! Как есть загубит! — ухватив мужа за рукав, со слезами в голосе заголосила Маруся.

— Тьфу, дура! — выдернув рукав, озлился Иван Тимофеевич. — Чаво прибежала-то? Вместо того, чтоб дела делать, ты по деревне носишься! Подумаешь, девка приболела! А то раньше того не было! Мёда дай, али малины — вам, бабам, виднее, чего там полагается. А Ульяшке скажи, ежели сызнова молоко со льда пить станет, лично розгами задницу надеру!

Кузнец, переводя взгляд со старосты на его жену, напряженно прислушивался к разговору.

— Ванечка, не надобен нам тот дом! Христом Богом молю, оставь ее в покое! Не даст нам Настька жизни, всех загубит! — падая на колени и хватаясь за ноги мужа, обливалась слезами Маруся.

Оглянувшись на замершего во внимании кузнеца, он схватил дурную бабу за шкирку и, подгоняя ее тумаками, зашагал домой. Швырнув ее на пол, староста навис над рыдавшей женой.

— Ты что голосишь на всю деревню, дурная? Али совсем с разумом рассталася? Хошь, чтоб у нас тот дом забрали? А сын твой жену молодую куды привесть должон? О том ты не думала? — едва сдерживаясь, чтобы не поучить жену разуму хорошим дрючком, орал Иван Тимофеевич. — Еще год-два, ну три, и сватов засылать станем!

Маруся, не вставая с колен, цеплялась за мужа и умоляла его оставить Настькин дом ей.

— Ну его, не даст она нам жизни, всех загубит! — голосила Маруся, обнимая ноги мужа.

Попервой староста-то брыкался, требовал о детях подумать — четверо сынов как-никак, да не маленьких уже. Но упоминание о детях вызвало у женщины лишь новый слезоразлив и мольбы забыть о доме Настасьи. Муж влепил глупой бабе оплеуху и ушел, хлопнув дверью. Но к Настасье ходить перестал.

Однако она не перестала ходить к ним. Каждую ночь по дому слышались шаги, а половики утром непременно оказывались мокрыми. Дочь старосты хирела день ото дня. На пятый день с начала болезни вовсе уж впала в беспамятство. Отчаявшаяся Маруся втихую от мужа ночью встала и, не зажигая свечи, принялась караулить Настасью.

Как скрылась луна, появилась Настасья. Медленно подошла и встала перед Марусей. Та рухнула на колени и принялась умолять Настену оставить ее дочь в покое. Настя усмехнулась и пошла в комнату, где лежала больная. Прошлась по комнате, остановилась возле шкафа. Постояла возле него, глядя на старостиху, и растаяла. Та долго думала, что ей хотела сказать Настасья. Запалила свечу, подошла к шкафу, открыла его… На пол блестящей волной упал Настасьин шарф.

С утра Маруся собрала все Настасьины вещи, отнесла в ее дом и там оставила. А к вечеру Ульянке чуть полегчало, девка в бреду метаться перестала. Но на поправку все ж не шла. День прошел, другой…

Настасья приходила ночами, стояла в дверях тенью и смотрела на Марусю, до утра молча стояла и смотрела. Маруся вся извелась — что-то требует от нее покойница, а что — Бог ее знает… Но и спать она не могла. Так всю ночь с Настасьей в гляделки и игралися…

На третью ночь Маруся не выдержала. Уже не боясь разбудить мужа, сев на кровати, закричала:

— Ну что ты хочешь от меня еще? Все твое я тебе вернула! Не нужно нам ничего от тебя! Уйди, оставь нас в покое! Али скажи, что тебе надобно? Не понимаю я! — и, уткнувшись в ладони, разрыдалась.

Усмехнулась Настасья. Посмотрела на дрожавшего крупной дрожью старосту, испуганно бормотавшего молитву за молитвой и быстро и часто осенявшего себя крестным знамением, перевела взгляд на сундук, стоявший неподалеку от кровати…

Вдруг крышка сундука распахнулась, и из него начали вылетать вещи и, сделав почетный круг над кроватью с застывшими от ужаса супругами, от самого потолка падать им на головы. Вещь за вещью, вещь за вещью, до тех пор, пока сундук полностью не опустел. Сам сундук, также покружившись над уже подвывавшими от происходящего кошмара хозяевами, рухнул возле кровати, рассыпавшись в щепу.

Посмотрев на трясущихся супругов, выглядывавших из кучи тряпок, Настасья снова усмехнулась и растаяла.

Утром, едва солнце начало подниматься, Маруся пошла в дом Настасьи, разобрала все вещи, аккуратно разложила по местам, все вымыла, выскоблила, фотографии на место повесила. Нашла в шкафу новую нарядную скатерть, застелила стол. Налила масла в лампадку, запалив ее перед образами. Принесла воды, поставила ведро на табурет, опустила в него резной деревянный ковшик. Аккуратно и тщательно закрыла все ставни, задернув окна изнутри занавесками.

Прошла к выходу, обернулась и попросила у Настасьи прощения. На секунду ей показалось, что на лавке возле стола появились обнявшиеся Настасья с Любавой. Но женщина моргнула — и все исчезло.

По деревне поползли слухи: то кто-то видел Настасью на пороге дома, то ночами в темных окнах мелькал огонек свечи, то Любава качалась на качелях возле крыльца… Еще и снег не успел плотно укрыть землю, а Настасьин дом и разрушенную церковь стали обходить десятой дорогой.

Ночью Илия проснулся от непривычного звука. Он лежал и прислушивался, пытаясь понять, что именно его разбудило. Все было тихо. Снова проваливаясь в сон, он услышал быстрый топот босых детских ног на кухне и звук упавшего на пол ковша с водой. Проснувшись окончательно, мужчина вышел на кухню. На первый взгляд все было в порядке, только возле ведра с водой на полу валялся починенный им резной ковшик — память о бывшей хозяйке, да разливалась лужица возле ведра.

Священнику вдруг показалось, что в спину ему кто-то внимательно смотрит тяжелым, настойчивым взглядом. Резко обернувшись, он встретился глазами с Настасьей, глядевшей на него с портрета. То ли лунный луч упал особым образом, то ли свет звезд так отразился на портрете, но взгляд у Настасьи был живой, цепкий, требовательный. Рука сама поднялась, чтобы сотворить крестное знамение. Мужчина, не отрывая взгляда от глаз Настасьи, зашептал молитву.

Сколько он так молился, и когда опустился на колени, Илия не помнил. Колдовской взгляд удивительных глаз отпустил его только с рассветом. Единственно, что он помнил — непонятные шорохи за спиной. Иногда ему казалось, будто он слышит чье-то частое сопение, какую-то возню, и даже несмелые, робкие шаги. Но оглянуться, разорвав зрительный контакт с Настасьей, он не посмел. Лишь громче произносил строки из Псалтыря, и Лукавый затихал на время, словно пугался святых слов.

С рассветом все и вовсе затихло, и у Илии хватило сил отвести взгляд от портрета. С трудом поднявшись на затекшие ноги, совершенно не желавшие держать хозяина, он, пошатываясь, прошел на кухню. Все было так же: ковшик по-прежнему лежал на полу, под ним растеклась лужа. Все остальное было в полном порядке. Снова опустившись на колени перед иконами, Илия прочел благодарственную молитву.

Ехать в Алуханск после бессонной ночи было невероятно сложно. Глаза закрывались. Анна, косившаяся на него первые минут пятнадцать, не выдержала.

— Вы сегодня ночью спали? — хмурясь, напрямик спросила она. — У вас потрясающе невыспавшийся вид, словно вы всю ночь чертей гоняли.