Он сморгнул, и видение пропало. Отголосок шагов еще витал вроде эха, но это были чужие шаги.
Когда он впервые попал в это здание, оно напомнило ему джентльменский клуб. Теперь же его осенило, что, скорее всего, все обстоит ровно наоборот: джентльменские клубы напоминают Контору, какой она была когда-то. В те времена, когда здесь занимались тем, что называлось Большой игрой.
Через некоторое время появился еще один отставной полицейский:
– Это для Уэбба?
По-хозяйски положив руку на конверт, Ривер кивнул.
– Я ему передам.
– Мне предписано вручить лично в руки.
Сомнений быть не могло никаких. На него выписан пропуск, и вообще.
Новый знакомец, к чести его, не стал возражать:
– Тогда прошу за мной.
– Не беспокойтесь, я знаю дорогу, – сказал Ривер, исключительно чтобы прибавить себе весу.
Не прибавил.
Его повели, только не вверх по лестнице, а через двери слева от стойки, в коридор, где он никогда раньше не бывал. Толстый конверт казался теперь подарком, который он несет Пауку, хотя подобная ситуация была за гранью вероятного.
«Ты сказал: белая футболка под синей рубашкой!»
«Нет, я сказал: синяя футболка под…»
Сука ты, Паук.
– Что-что?
– Я ничего не сказал, – заверил Ривер.
Пожарные двери в конце коридора вывели на лестницу. В окно Ривер увидел, как по наклонной рампе на подземную стоянку заезжает машина. Он проследовал за провожатым вверх по лестничному маршу, затем еще по одному. На каждой площадке мигали камеры наблюдения, но он поборол искушение помахать в объектив.
Они прошли сквозь еще одни пожарные двери.
– Ну пап, нам долго еще?
Провожатый ответил недобрым взглядом. На полпути по коридору он остановился и дважды негромко стукнул в дверь.
Внезапно Ривер пожалел, что не оставил конверт на стойке в приемной. С Джеймсом Уэббом они не виделись восемь месяцев. А целый год до того были не разлей вода. Что хорошего в том, что они снова встретятся?
«Ты сказал: белая футболка под синей рубашкой!»
К тому же внезапный позыв уложить говнюка одним ударом мог оказаться необоримым.
Из-за двери прозвучало приглашение войти.
– Прошу вас, сэр.
И он сделал, как его просили.
Кабинет был не такой просторный, как у них с Сид, но зато куда как лучше обставленный. Всю стену справа занимал книжный шкаф, до самого потолка заставленный папками с маркировкой по цвету, а напротив двери расположился громоздкий письменный стол, словно выточенный из корабельного остова. Перед столом стояла пара уютных кресел для посетителей, а позади него из высокого окна открывался вид на парк, сейчас – массив приглушенных бурых оттенков, но весной и летом там будет роскошное море зелени. Также позади стола, загораживая вид, располагался Джеймс Уэбб
[3], неизбежно прозванный Пауком.
Они не виделись восемь месяцев. А целый год до того были не разлей вода. Дружбой это не назовешь – термин одновременно слишком емкий и слишком тесный. Друг – это тот, с кем можно запросто пойти выпить, пошляться вместе, посмеяться. Все это они с Пауком делали, но не потому, что Паук был оптимальным кандидатом на роль. Скорее, потому, что вместе с Пауком они день за днем проходили штурмовую подготовку среди Дартмурских болот, которая казалась самым трудном этапом вводного курса до тех пор, пока где-то на валлийской границе не началось обучение методам и приемам устойчивости к пыткам. Устойчивости обучали не спеша. Перед тем как выстроить хладнокровие, его требовалось разрушить до основания. Разрушение осуществлялось с наибольшей эффективностью в условиях темноты. Человек, прошедший через такое, инстинктивно предпочитает общество тех, с кем разделял подобный опыт. Не ради того, чтобы было с кем его обсудить, а потому, что хотелось, чтобы окружающие, как и ты, избегали говорить о нем.
Как бы там ни было, но дружба лучше всего сохраняется среди равных и в отсутствие тайного соперничества, которому они были обязаны знанием, что оба являются кандидатами на повышение и на одну и ту же вакансию.
«Ты сказал: белая футболка под синей рубашкой!»
«Сука ты, Паук!»
И вот, восемь месяцев спустя, он сидит тут: не выше, не шире, такой же, как был.
– Ривер! – воскликнул он, поднимаясь и протягивая руку.
Они были ровесниками, Ривер Картрайт и Джеймс Уэбб, и похоже сложены: оба стройные, крепкой комплекции. Но в отличие от песчано-русого Ривера, Уэбб был чернявей, предпочитал хорошо пошитые костюмы и начищенные до блеска ботинки и, казалось, сошел с рекламного стенда. Ривер подозревал, что во время штурмовой подготовки самым тяжелым испытанием для Уэбба была необходимость день за днем валяться в грязи. Сегодня на нем были пиджачная пара цвета графита в еле заметную белую строчку и серая рубашка с воротником, уголки которого пристегивались на пуговки; с воротника свисало непременное буйство красок. Посещение дорогого салона-парикмахерской состоялось не так давно, и Ривер не удивился бы, если бы узнал, что по пути на работу Уэбб зашел побриться: горячие полотенца и учтиво-дружеская болтовня за ваши деньги.
Дружба, длившаяся ровно столько, сколько необходимо.
Ривер проигнорировал протянутую руку:
– Тебе на галстук кто-то блеванул.
– Это от Карла Унгера, деревня.
– Как поживаешь, Паук?
– Недурно, недурно.
Ривер ждал продолжения.
– Было немного непривычно поначалу, но…
– Я поинтересовался чисто из вежливости.
Паук опустился в кресло:
– Ты специально осложняешь ситуацию?
– Она и так уже сложная. И что бы я теперь ни делал, это ничего не изменит. – Он огляделся по сторонам и задержал взгляд на книжном шкафу. – А у тебя тут прилично бумаженций. С чего бы это?
– Не ломай комедию.
– Нет, серьезно. Погоди, что у нас нынче приходит на бумажных носителях? – Он перевел взгляд со шкафа на письменный стол, где стоял элегантный плоский монитор, и сказал: – О господи. Только не это.
– Тебе не по рангу знать, Ривер.
– Это все заявления на работу, да? Резюме, правда? Ты разбираешь резюме.
– Я не разбираю резюме. Ты даже не представляешь себе, сколько разных документов проходит через организацию такого…
– Боже мой, Паук. Ты сидишь в кадрах. Поздравляю.
Паук облизал губы:
– В этом месяце я уже побывал на двух совещаниях у министра. А какие виды у тебя?