— А шпилиться все еще грех, падре? — спросил Банни.
— Если под этим словом ты подразумеваешь секс вне святости брака, — ответил преподобный Фрэнкс, — то безусловно да.
— Я думал, правила поменялись.
— Нет.
— Вы уверены? Я, кажется, что-то читал…
— Ну хватит болтать ерунду, Банни!
Преподобный Фрэнкс слишком хорошо знал этот словесный танец: топтание вокруг да около с применением юмора для защиты. Классический Банни.
— Я серьезно. Разве папа римский не говорил чего-то подобного? Рекомендую проверить. Возможно, вы не в курсе последних новостей.
— Десять заповедей выбиты на камне, Банни, а не написаны карандашом. Так чем я могу тебе помочь?
— Мне есть в чем исповедаться, отец. Я воровал, запугивал и шантажировал — и это только за несколько последних дней. Я помог сломаться хорошему человеку и позволил плохому уйти от ответственности за грехи ради моих целей.
— Понимаю.
— Сколько времени-то уже прошло — три года?
Фрэнкс быстро прикинул в уме. Неужели это действительно было так давно?
— После того что случилось… Я больше не мог обрести здесь Бога. Просто не мог… Я должен был серьезно, по-настоящему покаяться, поэтому создал команду по хёрлингу. Чтобы хоть так увлечь молодых ребят и как можно раньше забрать их с улиц. В мире и без того достаточно плохих людей.
— Это благородное дело, — признал Фрэнкс. — Мы оба занимаемся спасением.
Фрэнксу говорили об этом. И он был рад это слышать. Знание о том, что Банни где-то там делает нечто хорошее со своей жизнью, притупило его собственное чувство вины — хотя и ненамного.
— И знаешь, оно сработало, — продолжил Банни. — Спорт меняет… действительно меняет жизнь этих юных пацанов.
— Уверен, что так.
— А теперь все это у нас отберут.
— Я… я очень сочувствую.
— Какие-то хуи с деньгами скупили весь городской совет и теперь жестко ебут рабочего человека.
— Это большой позор.
— Я провернул все трюки, Дэнни, какие только мог. Сделал все, что мог, но этого ни хера не достаточно. Через два часа все будет кончено. Этот клуб…
Голос Банни слегка дрогнул в темноте, и Фрэнкс услышал тихий шелест.
— Это единственное по-настоящему хорошее дело в моей жизни. После того что мы совершили…
Между ними повисла тишина. Фрэнкс провел четками по пальцам. Затем намотал их на руку так, что костяшки пальцев побелели.
— А знаешь что? — сказал Банни.
— Что?
— Не сочти за неуважение, но Иисусу было легче.
— По-моему, ты давно не читал Библию, Банни.
— Я хочу сказать, что тогда доставалось всем. Лично он дотянул до тридцати трех лет, что для тех времен довольно неплохо. Жизнь была сложной, но недолгой.
— Это верно.
— У них тупо не хватало времени, чтобы как следует наломать дров. А теперь, несмотря на то что ни у кого из нас нет идеального здоровья, мы доживаем до восьмидесяти. Говорят, жизнь коротка, но это не так. Она длинна, чертовски длинна — и за это время невозможно не накосячить. Это как рулетка. Если посидеть за ней час, то можно выйти победителем. Но когда задерживаешься подольше — всегда выигрывает казино.
— У тебя очень мрачный взгляд на жизнь, Банни.
— Если бы ты видел то, что видел я, падре…
В наступившей паузе Фрэнкс расслышал далекий шум пылесоса. Миссис Бирн, должно быть, занимается алтарем. Эту женщину ничем не отвлечь от любимого дела.
— Ты еще думаешь об этом? — спросил Банни низким мягким голосом.
— Думаю о чем? — Тишина разлилась между ними, как кровавое пятно. Это был глупый вопрос, не заслуживающий ответа. В сознание ворвались непрошеные образы. Когда Фрэнкс заговорил снова, его голос превратился в шепот: — Каждый день.
— Как и я… — голос Банни дрогнул. — Это такая вещь, о которой… не то чтобы думаешь, нет. Это больше как… Наверное, ночью хуже всего. Когда снятся сны.
Фрэнкс ничего не ответил.
— Мы поступили правильно, — добавил Банни.
Слова словно повисли в воздухе. Фрэнкс не мог ни согласиться, ни возразить.
— Он бы снова это сделал, ты же знаешь.
Наконец Фрэнкс обрел дар речи.
— Право судить принадлежит одному нашему Господу.
— Господь в тот момент был недоступен. Пришлось обойтись мной.
— Зачем ты пришел, Банни? Чтобы обсудить наши прошлые грехи?
— Грех — забавная штука. Верно, Дэнни? Когда люди видят какого-то человека — члена совета, например, — который каждый день посещает мессу и ходит на исповедь раз в неделю, они говорят себе: «Ну разве может такой святоша быть грешником? Абсолютно чистая душа». А я смотрю на него и думаю: «Вот человек с огромным черным грехом, который невозможно с себя сбросить».
— На улице целая очередь, Банни. Может, подойдешь вечером?
— Нет времени, преподобный. Ровно через… — краткая вспышка света за оконцем, — один час и пятьдесят две минуты этот святоша войдет в зал совета и уничтожит мое единственное доброе дело. Я не могу позволить этому случиться. Но, как бы то ни было, мне очень жаль. Мне жаль, что в прошлом году за этим человеком установили наблюдение и выяснили, что он ходит сюда раз в неделю. Господи, из всех церквей города… Каковы на это шансы? Мне жаль… Прости, что я знаю то, что знаю, но это так.
Фрэнкс почувствовал, как по его спине пробежал холодный пот.
— Прекрати, Банни. Я не могу и не буду это обсуждать. Это против законов.
— Каких законов? — спросил Банни. — Божеских? Но разве Он сам не нарушает эти законы, Дэнни?
— Я никогда не просил тебя…
— Вот этого не надо. Даже не смей. Ты знаешь, что ты сделал, но я не виню тебя, честное слово, не виню. Надо было что-то решать. Ты мог рассказать кому угодно, но ты выбрал меня. Чудовище решило возложить это на тебя, а ты переложил на меня. Я… плохой человек, отче. Конечно, я стараюсь, но… Мне хочется думать, что я делаю что-то доброе, но от этого я не становлюсь хорошим. Но ты… ты сделал меня тем, кто я теперь. Так что не говори мне о грехе, преподобный, потому что именно ты возложил его на меня.
По щекам Фрэнкса потекли горячие слезы.
— То, о чем ты просишь, Банни… Тайна исповеди — самая священная вещь… То, что мы сделали, было… неправильно, но… он собирался это повторить — Боже милостивый, прости меня! — но он бы это повторил. А тот, о ком ты говоришь сейчас… это совсем другое дело…
— У меня нет выбора, — ответил Банни.
— Ты не можешь просить меня… — сказал Фрэнкс.