Неодобрения Джульетта Цай боялась больше, чем пятен на своей душе. Она не рассказала Роме о том убийстве, и это стало одним из тех немногих ее секретов, в которые она не посвятила его. Зря она это сделала, надо было ему рассказать, хотя бы для того, чтобы доказать, что она действительно такая злодейка, какой ее всегда считал Шанхай.
– Иди вперед, – приказал он.
Джульетта продолжала стоять неподвижно. Как она и хотела, он истолковал ее бездействие как страх и, секунду поколебавшись, чуть-чуть ослабил давление пистолета, прижатого к ее спине.
Она тут же развернулась, в мгновение ока правой рукой с силой вывернула его правое запястье, а левой выбила у него пистолет. Затем, заведя ступню за его лодыжки, дернула, он упал навзничь, и она одной рукой вцепилась ему в кадык, а другой выхватила из кармана своего платья узкий, как шило, выкидной нож.
– Ну вот, – тяжело дыша, сказала она. Она стояла на коленях, прижав острие ножа к его горлу. – Давай попробуем еще раз, теперь уже как цивилизованные люди.
Пульс на его шее неистово бился под ее пальцами, он пытался отодвинуться от ее клинка. Зрачки его глядящих на нее глаз расширились, приспосабливаясь к сумеркам, окутывающим переулок фиолетовой мглой. Дыхание у обоих стало частым, поверхностным.
– Как цивилизованные люди? – хрипло повторил он. – Ты же держишь нож у моего горла.
– А ты только что прижимал к моей спине пистолет.
– Я же на твоей территории – так что у меня просто не было выбора.
Джульетта нахмурилась, затем надавила на нож, пока на его коже не показалась капелька крови.
– Все, все, перестань. – Он поморщился. – Я все понял.
Одно небольшое движение руки – и она перережет ему горло. Может, попробовать? Все между ними будило в ней слишком знакомое чувство, слишком острое ощущение близости. И ее подмывало избавиться от этого чувства, отсечь его от себя, как злокачественную опухоль.
У него был все тот же запах – от него пахло мятой и словно веяло легким ветерком. Теперь, когда он находился так близко, – изменилось все, и в то же время не изменилось ничего.
– Продолжай, – сказала она, наморщив нос. – Объяснись.
Он с досадой моргнул, пытаясь сохранять невозмутимый вид, но Джульетта чувствовала, как бешено бьется его пульс под ее пальцами, касающимися его горла. Она чувствовала его страх.
– Мне нужно кое-что узнать, – выдавил он из себя.
– Ну надо же.
Он поднял брови.
– Если ты отпустишь меня, я все объясню.
– Я предпочитаю, чтобы ты объяснился прямо сейчас.
– О, Джульетта.
Щелк.
Щелчок пистолетного предохранителя. Джульетта удивленно скосила глаза влево, где лежал пистолет, который она выбила из его руки. Затем она снова перевела взгляд на Рому и обнаружила, что его красивые губы изогнуты в насмешливой улыбке.
– Что? – спросил он, и его голос прозвучал почти задорно. – Ты думала, что у меня только один пистолет?
Ее талии коснулся холодный металл, его холод проник сквозь материю ее платья, дуло вжалось в ее кожу. Неохотно, медленно Джульетта убрала нож с горла Ромы и, так же медленно встав, отошла на два шага от его пистолета.
Они одновременно убрали оружие.
– Тот малый, который минувшей ночью умер в вашем кабаре, – начал он. – Ты помнишь, что на нем были разные башмаки?
Джульетта прикусила щеки изнутри, потом кивнула.
– Я нашел башмак, похожий на один из тех, что были на нем, в реке Хуанпу рядом с тем местом, где погибли остальные семь человек в ночь праздника Середины осени. Думаю, тогда он смог сбежать. Но он унес это помешательство с собой, и оно настигло его сутки спустя в вашем кабаре.
– Этого не может быть, – тут же возразила Джульетта. – Наука не…
– Это нельзя объяснить с помощью науки.
Почувствовав возмущение, Джульетта подняла плечи и сжала кулаки. Может, сказать ему, что он параноик? Но она знала, насколько добросовестно он относится к важным делам. Если он считает, что такое возможно, скорее всего, так оно и есть.
– Что ты имеешь в виду?
Он сложил руки на груди.
– То, что мне нужно убедиться, что башмаки и впрямь одинаковые. Нужно взглянуть на этот труп. И, если они окажутся одинаковыми, то это помешательство – оно может быть заразным.
Не может быть! Тот малый погиб в ее кабаре, его кровь брызгала на ее Алых, его слюна летела на ее людей. Если это и впрямь душевный недуг – заразный душевный недуг, – то Алой банде несдобровать.
– Это могла быть договоренность о групповом самоубийстве, – сказала она, не веря собственным словам. – Возможно, сначала тот малый струсил, а потом все же решил убить себя. – Но она видела его глаза, когда он умирал. И в них был только ужас.
Боже. Если это заразная болезнь, то не подхватила ли ее и она сама?
– Ты, как и я, чувствуешь, что здесь что-то не так, – продолжал Рома. – К тому времени как начнется официальное расследование, от этого помешательства погибнут еще больше ни в чем не повинных людей. Мне надо выяснить, распространяется ли оно.
Он молча смотрел на нее. Она ощутила холод в груди.
– Как будто тебе не все равно, – сказала она, не моргая, поскольку боялась, как бы на глазах ее не выступили слезы. – Можно подумать, тебе есть дело до того, что гибнут ни в чем не повинные люди.
У Ромы напряглись желваки.
– Ладно, – резко бросил он. – Я говорю о моих людях.
Джульетта отвела взгляд. Прошли две долгих секунды. Затем она развернулась и пошла прочь.
– Поторопись, – крикнула она. Она поможет ему только в этот раз и больше никогда. И только потому, что ей тоже нужно узнать то, что хочет выяснить он. – Морг скоро закроется.
Глава восемь
Они шли в напряженном и словно осязаемом молчании.
Нет, дело было не в том, что оно было напряженным – если честно, то уж лучше так. Дело было в другом – в ужасном ощущении привычности, когда он шел за ней, держась в трех шагах позади, чтобы никто не увидел их вместе. Ей совсем не хотелось испытывать чувство, которое владело ею сейчас – тоску по прошлому, тоску по нему.
Она оглянулась, когда они ступили на длинные кривые улицы Французского квартала. Поскольку в Шанхае было так много иностранцев, желающих отхватить кусок китайской земли, Французский квартал отражал их жадность, отражал те схватки, которые они вели между собой. Дома в каждом секторе замыкались сами на себя – и казались почти круглыми в стремлении защитить собственное нутро.
Улицы здесь были такими же оживленными, как и в китайских частях города, но порядка на них было больше. Мужские парикмахеры тоже стригли клиентов на тротуарах, но каждые несколько секунд ногами смахивали остриженные пряди в сточные канавы. Разносчики ходили и здесь, но они держались в рамках приличий и, расхваливая свой товар, не орали во все горло, как в западных районах Шанхая. И дело тут было не только в поведении людей – здания во Французском квартале казались чуть аккуратнее, вода чуть чище, а пение птиц чуть громче.