– Тут написано, что такие штаны были популярны в начале 1900-х годов, – прочёл Сэм, ведя пальцем по экрану.
– В начале 1900-х годов… Уф. – Я потёрла уставшие глаза. Это будет сложнее, чем я думала.
– Что такое?
– Если верить папиным рассказам, то именно тогда в Чикаго произошло много плохого. Пожар в театре «Ирокез» был в 1903 году. В 1913 году в Халл-хаус появился призрак дьявольского ребёнка. Женщина, которую стали называть Воскресшей Мэри, умерла в 1934 году. – Я замолчала, но список можно было продолжать. Хотя теперь меня преследовал призрак, я была рада, что не живу в Чикаго в начале 1900-х годов. Совершенно очевидно, что это было жуткое время.
– Значит, это не сужает круг наших поисков? – В голосе Сэма слышалось разочарование.
– Нет. Думаю, нам надо провести тщательное расследование, чтобы разгадать эту тайну. Вот и всё. – Я посмотрела на его бледное лицо. – Уверен, что хочешь в этом участвовать?
– А ты уверена, что хочешь помочь мне с алгеброй?
– Да.
Мы снова хлопнули друг друга по рукам.
– Тогда за дело.
Глава 16
Два часа спустя у меня ужасно устали глаза, пальцы были все в царапинах от постоянного переворачивания страниц, а мозг отказывался работать. Мне казалось, мне понадобится новый, если я когда-нибудь ещё захочу думать. Я перестала расхаживать по комнате и упала на кровать.
– Всё хорошо? – спросил Сэм. Вокруг него валялась гора обёрток от сникерсов. – Ты выглядишь ужасно.
– Ну спасибо, – язвительно ответила я. – Кстати, забыла рассказать тебе, что, до того как ты вернулся домой, произошло кое-что ещё. Правда, я не уверена, что это может быть ключом к разгадке.
Сэм наклонил голову.
– О чём ты говоришь?
– Призрак затопил мой ящик. Просто заполнил его водой, так что вся одежда намокла.
Я вздохнула, вспомнив, что ещё не успела заняться одеждой. После возвращения домой я собиралась положить её в стиральную машину, но тут появилась надпись на стене ванной. Значит, завтра придётся идти в школу в грязной одежде. Если мне не повезёт, Уорнер заметит. Разве такое можно не заметить?
– А ещё он сбросил со стены нашу семейную фотографию и сломал её, – добавила я, вспомнив про ветер в гостиной.
– Мама знает?
– Пока нет, но обязательно узнает. Рамка треснула. Я смогу её склеить, но трещину будет видно.
– Интересно. Даже если это и есть ключи к разгадке, они никуда не годятся. Мокрая одежда? Странно. И у нас полно других фотографий: почему тогда призрак разбил только одну? А ещё цифра 396… Я ничего не понимаю.
– Я тоже, – призналась я, чувствуя себя совершенно сбитой с толку. – Сэм, мама с папой обо всём узнают. Я в этом уверена.
– Успокойся. Они ни о чём не узнают. Мы сможем с этим разобраться. Ты займись мокрой одеждой и рамкой. А я займусь стеной в ванной.
Я с сомнением приподняла бровь.
– Ты знаешь, как оттереть с плитки маркер?
– Пока нет, но я что-нибудь придумаю. Не может быть, чтобы…
И тут на лестнице раздался голос. Мама. Время ужина. Я совсем позабыла о своём урчащем желудке. А это очень сложно, когда ваша мама обожала готовить, и теперь внизу пахло так, словно сейчас был День благодарения.
– Как раз вовремя, – заметила я. – Пора сделать перерыв.
Сэм потёр глаза. Под ними появились тёмные круги.
– Согласен. Но думаю, мы уже кое-чего добились.
Верно, но всё равно этого было недостаточно, чтобы ответить на все вопросы. Если маленький мальчик из автобуса был одним из детей, погибших при пожаре в театре «Ирокез», нам понадобятся недели, чтобы выяснить, кто он такой. Может быть, даже месяцы. Если это вообще возможно. У меня не было столько времени. Потому что призрак мальчика обязательно найдёт новые способы разрушить мою жизнь.
– Знаю, что тебе неприятно будет это услышать, – сказал Сэм, открывая дверь моей комнаты, – но я не думаю, что нам стоит исключать девочек.
– Девочки не носили такие костюмы, Сэм.
И потом призрак не был похож на девочку. По моей спине пробежала дрожь, когда я вспомнила печальное лицо и тёмные глаза мальчика.
– Значит, ты уверена, что это был именно мальчик? – уточнил Сэм.
– Да. На сто процентов.
– Тогда сегодня вечером я постараюсь кое-что узнать. Если что-нибудь найду, пришлю тебе.
Я крепко обняла Сэма. Он пытался высвободиться, но я не отпускала.
– Спасибо. И не забудь запереть дверь.
Наконец Сэм вырвался из моих объятий и поправил бейсболку.
– Никаких проблем. Конечно, я запру дверь, но неужели ты думаешь, это остановит при…
– Кого остановит? – В дверях внезапно появилась мама.
Сэм подскочил от неожиданности и быстро задвинул одну из книг под мою кровать.
– Мама! Ты меня напугала!
Мама засмеялась, вошла в комнату и взъерошила Сэму волосы. Я заметила, что он был уже на целый дюйм выше неё. Когда это произошло? Но самое главное: почему я всё ещё была такой низкой?
– Прости, милый. Не была уверена, что вы меня услышали. – Мама смахнула с щеки белое пятно, и я засмеялась. Опять мука.
– Домашние булочки? – с надеждой спросила я.
Мама кивнула.
– Только что из духовки. Спускайтесь скорее, а то ваш папа вдохнёт весь запах!
Мы с Сэмом переглянулись и одновременно рванули к двери. Он оказался первым, вытянул вперёд руку и оттолкнул меня. Я заскользила по деревянному полу, как хоккейная шайба, и с визгом помчалась за ним. Но это было бесполезно: у Сэма появилось преимущество, а лестница была такой узкой! Теперь мне конец. Как и булочкам.
Мы с шумом ворвались на кухню. Сэм первый, за ним я, а шествие с улыбкой замыкала мама. Она выглядела такой гордой. Наверное, то, что нам нравилась её выпечка, делало её более счастливой, чем все онлайн-заказы.
Папа поднял руки вверх, словно защищаясь.
– Эй! Помедленнее, вы двое!
Мы замерли на месте. Прежде чем сесть за стол, Сэм схватил булочку и сунул её в рот. Я скорчила гримасу в надежде, что он поймёт, что засовывать в рот булочку размером с бейсбольный мяч просто отвратительно.
Наконец все уселись за стол и принялись накладывать еду по тарелкам. Неудивительно, что на кухне пахло, как в День благодарения. У нас был праздничный ужин! Картофельное пюре с подливкой, запечённая стручковая фасоль, сладкий картофель и жареные цыплята по-гречески. Сегодня мама превзошла саму себя. Я уже собиралась положить в рот воздушное картофельное пюре, когда она постучала вилкой по стакану.