Шабатон. Субботний год - читать онлайн книгу. Автор: Алекс Тарн cтр.№ 44

– Да, я в курсе.

– Ну а коли так, то, может, вы в курсе такого вопроса: каким образом ему удалось запудрить мозги той диссидентской компании, которая вокруг него крутилась? Они ведь считали его героем, который восемнадцать лет вкалывал кайлом на колымских приисках. В то время как в действительности он…

– …работал следователем в магаданском управлении, – закончил за него Смирнов. – Да, ты прав, Игорь. Но тут ведь какое дело… Если человек сидит в кабинете, его немногие видят. Да и те немногие недолго после этого живут. Следствие на Колыме – это тебе не следствие в Москве. Из Москвы большинство уезжало пусть и по этапу, но живыми. А из колымского кабинета, как правило, вела только одна дорога – в яму. Что касается приисков, то там зеки сменялись очень часто. В забое и в траншее долго не протянешь. Несколько месяцев – и каюк, готов доходяга. Времена-то страшные были.

– Ну да, – кивнул Игорь. – Вот и Наташа говорит, что время виновато. Ох уж это время – надо бы и его тоже на прииски да в расстрельный коридорчик. Что бы оно тогда сказало? Наверно, что-нибудь похожее, только уже про людей. Мол, люди такие были, страшные. А оно, времечко, вовсе ни при чем.

Смирнов рассмеялся.

– Да, вероятно. Но ты ведь своим мнимым дедом интересуешься, а не временем. Вот я про деда и отвечаю. Объясняю, почему мы с такой легкостью выстроили ему нужную легенду, подогнали свидетелей с рассказами, документики нарисовали…

– Секундочку… – остановился доктор Островски. – Кто это – «мы»? Какие это «мы» выстроили… и все такое прочее? О чем вы говорите?

– Да об этом и говорю, – мягко проговорил Сергей Сергеевич. – Мы, КГБ. Твой мнимый дед, мнимый отец Нины и мнимый муж Елизаветы Аркадьевны, а проще говоря, мнимый Наум Григорьевич Островский после возвращения с Колымы был осведомителем, секретным сотрудником Комитета Госбезопасности – все годы, начиная с 1957-го и до самой своей смерти.

– А вы… вы… – едва вымолвил доктор Островски.

– А я был его куратором, – вздохнул Сергей Сергеевич. – Из-за этого все и случилось. Слушай, Игорь, давай-ка зайдем в какую-нибудь забегаловку. По-моему, тебе срочно надо выпить…

* * *

В кафе они взяли по тарелке пельменей и графинчик водки. Подняв граненую стопку, Смирнов улыбнулся.

– Впервые пью с сыном. Ну, давай…

– Сегодня у вас прямо-таки день открытий, – съязвил Игаль.

– Есть такое дело… Так вот, возвращаясь к тем временам, еще до твоего рождения. В пятьдесят четвертом я окончил юрфак, поступил в аспирантуру и параллельно начал работать в конторе.

– В конторе?

– На Лубянке, – пояснил Сергей Сергеевич. – Тремя годами позже мне дали старшего лейтенанта и приставили к Науму Григорьевичу – в тот момент его только-только завербовали в сексоты. У меня, аспиранта, было идеальное прикрытие. Мы с ним играли в наставника и любимого ученика. Никому и в голову не приходило, что я передаю герою Колымы задания и получаю взамен еженедельные отчеты.

– Да уж… – мрачно кивнул доктор Островски. – Давайте-ка по второй…

Они выпили снова.

– Я закажу еще?

– Заказывайте, – махнул рукой Игаль. – Раз пошла такая пьянка…

Отец и сын помолчали, повлажневшими глазами разглядывая интерьер дешевой кафешки.

– Ну вот… – сказал наконец Смирнов. – А потом произошла катастрофа. Я влюбился в Нину и потерял голову. Забыл обо всем. Чтоб ты понимал: подобные отношения с объектом или его родственниками у нас категорически запрещены. Как ни крути, я совершал должностное преступление, но ничего не мог с собой поделать. Мы любили друг друга – я и твоя мать…

– Как трогательно…

Смирнов сердито хлопнул ладонью по столу.

– Перестань! Я говорю правду – все, как было тогда. Не хочешь слушать – закончим прямо сейчас. Но издеваться над этим я не позволю.

– Извините, – пробормотал доктор Островски. – Просто это так неожиданно. Трудно свыкнуться. Пожалуйста, продолжайте.

– Когда Нина забеременела, я написал заявление об уходе и пошел к своему начальнику. Его звали подполковник Черышев. Так и так, говорю, Николай Викентьевич, судите меня, стреляйте меня, режьте меня на части, но от любви не убежишь. Он посмотрел на меня и спросил: «И куда ты пойдешь? В грузчики гастронома? После такого из конторы уходят только с волчьим билетом…»

«Да хоть и в грузчики», – сказал я. Ты можешь мне не верить, но я действительно был тогда готов на все.

«А ты подумал, что это рано или поздно всплывет? – спросил он. – Невозможно жить с женщиной и скрывать от нее такие вещи. Твоя Нина так или иначе узнает, что ты работал в КГБ и курировал ее отца, что ее отец – осведомитель и провокатор. Ну а потом недолга дорога и до главного открытия – что он никакой ей не отец, а лгун и самозванец. Как ты думаешь, она сильно обрадуется?»

И вот тут я призадумался всерьез, Игорь. Ты ведь знаешь, чем был для твоей мамы тот мнимый Наум Григорьевич. Она любила его больше, чем меня… Да что там меня… она любила его больше жизни. Думаю, что и я ей понравился прежде всего как ученик обожаемого отца. Если папа кого-то выделяет, значит, его нельзя не любить. Где-то так…

– И вы согласились со своим подполковником?

Смирнов отрицательно покачал головой и в очередной раз разлил водку по стопкам.

– Давай, сын…

Они выпили и сморщились совершенно одинаковым образом.

– Что было потом?

– Потом… – вздохнул Сергей Сергеевич. – Потом Черышев арестовал меня – прямо там, в своем кабинете. Вызвал охранника и приказал отвести в одиночную камеру внутренней тюрьмы. Тридцать суток гауптвахты. Мол, посиди, подумай, как жить дальше. Тридцать суток я сидел, думал и не придумал ничего нового. Но, как выяснилось, нашлись те, кто подумал за меня. Давай…

– Вас услали в Сибирь?

– Намного дальше, – усмехнулся Смирнов. – По окончании гауптвахты меня опять доставили к подполковнику Черышеву. Я думал, он снова начнет уговаривать, но вышло иначе. Черышев взял со стола папку, достал из нее листок и передал мне. Это было мое новое назначение. Меня отправляли вторым секретарем советского посольства в Эфиопии. Черышев сказал, что самолет вылетает через два дня.

«Это приказ, – сказал он, – а ты пока еще на службе и знаешь, что приказы подлежат безоговорочному исполнению. С деталями тебя ознакомят на месте. Твои вещи уже собраны и ждут тебя здесь, так что нет необходимости суетиться, паковать чемоданы и бегать по знакомым. Товарищи о тебе позаботились, можешь просто вернуться в камеру».

«Снова на гауптвахту?» – спросил я.

«Конечно нет, – ответил Черышев. – Свои тридцать суток ты уже отсидел. Теперь считай это не камерой, а комнатой отдыха». Он вышел из-за стола, проводил меня до двери и даже приобнял на прощанье. Потом, мол, еще скажешь спасибо, что я тебе, дураку, жизнь спас…