Мы прошли по ходу выставки и медленно переходили от экспоната к экспонату на лужайке. Сперва дерево, где читали записи из дневника скульптора про дождь. Мы послушали, стоя в темноте. Потом мы прошли еще куда-то, в амфитеатр, где группа женщин ездила по сцене на велосипедах, переговариваясь. Велосипеды были ярко-красными. Затем диалог двух мужчин. Он продолжался очень долго, слишком долго, и мы оба отвлеклись. И, наконец, слава богу, все подошло к концу, и мы пришли к последнему месту. Танец на строительных лесах, возведенных вдоль фасада здания. Мы смотрели, затем отошли туда, где было потише, и наткнулись на красные велосипеды. Мы взяли по одному и сели на них; с непривычки было неустойчиво. Затем ты со смехом промчалась мимо меня, твое платье было задрано до самых бедер. Я последовал за тобой. Мы проехали вниз по тропе, свернули направо, вдоль сада, я догнал тебя, и мы устроили гонку, ты чуть не упала, и я подождал, пока ты вернешь равновесие. Ночной воздух был весенне-прохладным, и мы катались кругами, как восторженные дети. Представление закончилось, но наше выступление продолжалось. Люди завороженно смотрели на нас. Я видел, что ты не хочешь слезать с велосипеда, да и сам тоже не хотел. Я мог бы делать это вечно.
Но, конечно, это невозможно, так что мы соскочили с велосипедов, раскрасневшись и задыхаясь, и бросили их на траву.
Мы съели горячий обильный ужин и решили не заказывать выпивку. Затем мы пошли домой, рухнули и уснули, ты, как всегда, в моих объятиях.
— Почему ты обнимаешь меня всю ночь? — спросила ты.
— Я охраняю нас от привидений.
Когда мы валялись, читая, слушая музыку или разговаривая, мы должны были касаться друг друга. Руками, или бедрами, или ногами. Это странно. Как будто находиться в одной комнате, в одной кровати, недостаточно, и мы всегда должны быть в контакте.
Я чувствовал, что тебе это нужно. Так ты чувствовала себя в безопасности.
Вскоре к нам приблудилась кошка, которую мы назвали Шлюха Мэгги.
Как будто Тэтчер в стрип-клубе.
Мы кормили ее тунцом из банки. Ей нравилось, она сжирала все и падала спать у меня на письменном столе. Ты смотрела на меня через комнату, от стола, где сама сидела и работала, и улыбалась. В эту минуту мы были как чертово Святое семейство.
Но у Шлюхи Мэгги были блохи. Так что мы побежали в зоомагазин и купили какую-то микстуру. «Нанесите немного на ошейник», — сказал продавец, но Шлюха Мэгги была настолько грязной, что мы вылили на нее всю банку.
Она была очень красивой кошкой, и ты ее полюбила.
Она была полосатой, рыже-бело-грязной, и у нее были зеленые глаза, цвета первых весенних листьев. Она спала часами, а потом уходила, так же неслышно, как появлялась.
Когда она не пришла два дня подряд, ты забеспокоилась.
— Надеюсь, с ней ничего не случилось…
Я сказал, что все в порядке, она же уличная кошка, хитрая и умная.
Но, кажется, я тебя не убедил.
Однажды ты очень расстроилась.
Мы валялись на кровати в гостевой спальне. Почему-то тебе нравилось это место; ты говорила, оно напоминает пещеру. Свет из окна падал сквозь листья деревьев. Я сам почти не использовал эту комнату, но, когда ты была тут, я присоединялся к тебе.
Телефон был у меня в руках; мы читали чью-то статью об эксцентричном художнике, который построил себе музей на острове, когда мне пришло сообщение.
Ты мой, а я твоя.
Ты была безутешна.
Я извинялся; ну да, я разговаривал с ней, пока тебя не было поблизости, ну да, я согласен, это ужасно.
Ты была так расстроена, что ушла.
Я спросил, вернешься ли ты, но ты лишь захлопнула дверь такси прямо перед моим носом.
Так что через несколько часов я поехал за тобой.
Я знал, где ты снимаешь жилье. Это было недалеко. Там же, где руины и бар снаружи-внутри, где нам так нравилось бывать. Я подождал под дверью, и ты в конце концов впустила меня, хотя и не разговаривала со мной. Ты вообще вела себя так, словно меня не было рядом.
— Сядь, ну пожалуйста, — умолял я.
Ты послушалась. Присела на край подушки подальше от меня, словно не могла перенести моих прикосновений. Откуда-то из другой комнаты доносилась песня «Зажги нас изнутри забавы ради»
[5].
Когда ты смотрела на меня, я видел только злость и обиду, и только раз, мельком, надежду. Что я вдруг скажу, что брошу ее ради тебя, что, кроме тебя, нет больше никого.
Но я не таков.
И этого не будет.
Я же с самого начала совершенно ясно это сказал, да?
Но мне было невыносимо потерять тебя даже на такое краткое время, потому что я не могу жить с потерей. Я словно израсходовал все силы тогда, когда потерял жену в той аварии. Жизненный запас потерь был истрачен за ночь. Вот почему я всегда позволяю всему происходить так, как оно идет, пока оно не иссякнет. А раз я не могу принять решение об уходе, единственным выбором остается просто быть.
Так что я просто сидел с тобой, не извинялся и ничего не обещал.
Я просто ждал, пока твоя ярость не перешла в жалость.
Я почувствовал это. В комнате как будто изменился воздух.
Полагаю, это произошло, когда я, желая «загладить», сделал некое движение к примирению, чтобы попытаться хотя бы облегчить твое горе.
В общем, я сказал тебе, что один приятель дал мне немного опиума.
— Давай выпьем его…
И ты, не сказав ни слова, согрела воды, достала стаканы, заварила чай. Я растворил темно-янтарные кристаллы в дымящейся жидкости. Она приняла цвет темного меда. Мы помешивали ее; две образцовые, строгие гувернантки. Мы пили молча, сидя за столом. Глоток за глотком, ожидая, что чудо охватит нас, словно сон. Чувство одурманивающего погружения куда-то между здешним и нездешним мирами. Замедление и обострение времени. Ощущение тошноты и счастья. Кто сказал, что это не одно и то же? Спустя минуту, или час, ты сползла в кресле и свернулась в нем на подушке. Я сидел, чувствуя, как у меня болит все внутри; казалось, мое тело было приварено к дивану.
Каким-то образом я знал, что после этого нам осталось немного. У нас будет еще несколько схваток в постели, и расставаний, и новых воссоединений. И однажды я приглашу тебя поужинать, и ты согласишься, и будешь плакать в свое саке, и когда я отвезу тебя домой, я поцелую тебя, потому что в ту минуту буду тосковать по тебе и злиться на весь мир. Ты посмотришь на меня с любовью и ненавистью и чем-то еще, чего я никогда не смогу точно определить, и после этого мы разойдемся в разные стороны, иногда сталкиваясь в сумасшедшем ритме этого города. В кафе, где я работаю над новой рукописью. На вечеринке в честь выхода чьей-то книги. В том или ином ресторане, куда ты придешь с друзьями, а я с той, что принадлежит мне. На зимнем пикнике, раскинутом в парке между развалин. И все будет идти своим чередом. Вся эта любовь станет дружбой навеки — нет, впрочем, будем честны, лишь на время — с таким «а что, если». Потом будет череда совсем уж случайных встреч, заблудившееся письмо, давно потерянное сообщение. Звонок, потому что тебе понадобится какой-то совет по литературному проекту. Пиво на бегу в другом городе. Мысли друг о друге, когда что-то напоминающее о прошлом попадется нам на глаза. Потом и это, как все остальное, поблекнет и погаснет.