Ты потрясенно взглянула на меня.
— И когда ты добежала, то что?
— Я постучала в дверь… Кто-то открыл и сказал, что я могу зайти… но только если я сирота.
Я не стал говорить, что это был просто сон. Потому что моя мать сказала бы мне то же самое. Это никогда не помогало. Я слишком хорошо знал, что сон может быть реален.
Я робко присел на край кровати; ты была настолько близко, что я видел капли пота на твоем лбу, несмотря на то что ночи были прохладными. Обычно я могу разговаривать, но в такие моменты, как сейчас, я не знаю, что надо говорить и чем можно успокоить. Так что я просто тупо молчал. Мне хотелось протянуть руку и дотронуться до твоего плеча, взять тебя за руку. Вместо этого я дотянулся до графина на ночном столике и налил тебе стакан воды. Ты неуверенно отхлебнула.
— Спасибо. — Ты поглядела на меня, и на какую-то секунду в этой темноте, тишине и близости мне показалось, что ты можешь меня поцеловать. Глупое, идиотское желание.
Когда я уже собирался встать и уйти, ты взяла меня за руку. Твое прикосновение было теплее, чем лист, прогретый солнцем.
— Скажи… ты можешь остаться… еще немного?
Я кивнул.
— Мне тоже снилось много страшных снов… — Не знаю, зачем я сказал тебе это. — Особенно после того, как отец нас бросил. — Наверное, я хотел, чтобы ты знала, что я понимаю тебя, и мне было больше нечего предложить.
Ты поглядела на меня долгим взглядом, а потом подняла руку к моей щеке. Я сидел совершенно неподвижно, словно окаменев. Я — летучая мышь, забившаяся в угол, чтобы ее не нашли.
— Ты сегодня не мог уснуть?
— Нет.
Ты не спрашивала, отчего. Вместо этого ты подвинулась, освобождая место в постели. Мне хватило места только потому, что ты лежала на боку. Я лег рядом с тобой и почувствовал твое дыхание на своей шее. Ты пахла мхом, грейпфрутом и началом лета.
Я не смел шелохнуться, чтобы не касаться тебя, чтобы ты не почувствовала. Тело, эта штука, о которой я почти не думал, полагая ее довеском к своему мозгу, выдавало меня. Я закрыл глаза, как будто если я чего-то не вижу, ты не увидишь тоже, но стало только хуже, потому что я тут же представил тебя в полотенце, поднимающей руку к сердцу и роняющей ее вниз. Я никогда не испытывал такого неповиновения собственного разума, как сейчас, когда я велел ему думать о чем-то другом.
Внезапно ты спросила:
— Это странно?
И я, в своей нервозности, вдруг начал объяснять тебе, что в физике «странностью» обычно называют свойство частиц. Что странные кварки — это нестабильные ядерные частицы, которые распадаются на верхний кварк, электрон и электронное антинейтрино. Что у них долгий период существования… и что они обычно образуют пары. Тут я поглядел на тебя, потому что мне показалось, что ты задыхаешься. Но нет, ты просто смеялась. Твоя голова была откинута на подушку. Ты обхватила мое лицо рукой, притянула меня к себе и поцеловала в макушку. Уткнулась мне в плечо и закрыла глаза.
— Мы просто пара странных кварков.
Я никогда не чувствовал себя счастливее. И никогда не был печальней.
В твой последний день в этом доме хозяева решили, что будет прекрасной идеей устроить для нас пикник на побережье. Я поехал только из-за тебя. Терпеть не могу пикники, песок и солнце.
— Ты тоже поедешь? — в изумлении спросили хозяева.
— Да, — ответил я. — Думаю, будет неплохо для разнообразия.
— Мы тоже так думаем, — сказали они в восторге, потому что, как многие жители этого острова, любили то, что называли «прекрасной природой». Они лазали в горы, ходили в походы и плавали. (Мне говорили, что я бледен, как чеснок, но мне, что называется, было по фигу.)
С большим опозданием — корзина куда-то задевалась, майонез разлился, и его пришлось делать заново, кексы никак не подходили в духовке — мы наконец отправились. До побережья был час езды по проселочной дороге, и даже я должен признать, что вокруг было очень живописно. Вы с хозяевами обсуждали книги знаменитого писателя, живущего в этой местности; мне было нечего сказать, так что я молча смотрел в окно. Кроме того, я старался не думать о том, что начиная с завтрашнего дня тебя тут не будет. Когда мы наконец свернули с дороги и добрались до конца каменистой тропы, ведущей к побережью, нас всех пригвоздило — да, это именно то самое слово, как будто мы были бабочками, попавшимися в плен к лепидоптеристу, — этим потрясающим морским видом. Ну, в смысле, вас всех.
Я то и дело поглядывал на тебя. Мы выбрались из машины с корзинками и всем прочим и пошли к пляжу, который, уверяю вас, не был похож на тропический. Вместо этого у нас под ногами ровным слоем лежали на удивление гладкие округлые камни-голыши.
— Они обкатаны волнами, — сказала ты. — Их запрещено собирать и уносить отсюда.
Мы встретили там знакомых наших хозяев, которые уже выбрали место и разложили там одеяла, еду и питье.
Я думал, мне будет плохо от этой жары. Но все остальные, казалось, были в таком восторге от погоды, что жаловаться было бесполезно. Ты была в платье с тесемками, которые завязывались на шее, и в большой соломенной шляпе. Я не люблю шорты, так что я просто закатал штаны до колен, а моя майка наверняка скоро будет насквозь мокрой от пота. Я заметил, что ты тоже слегка настороженно относишься к воде, стараясь не подходить слишком близко, и это меня ободрило. Мы встали на краю прибоя, там, куда не доставали волны. Линия берега простиралась в обе стороны, как бесконечные крылья. (Мне самому трудно поверить, что я сказал такое. Но иногда мне хочется думать, что я могу видеть мир так же, как, я полагаю, это делаешь ты. Если бы я иногда мог быть поэтичнее, может, ты бы обращала на меня больше внимания.) Мы не заметили, как она подошла, а потом было уже поздно. Волна, внезапно более высокая и мощная, чем все остальные, едва не сбила нас с ног. Все случилось так быстро, что мы вскрикнули от неожиданности, а потом рассмеялись, потому что ничего плохого не произошло.
— Смотри, — и ты вытянула вперед руку.
У тебя на ладони была морская звезда.
— Она выскочила из океана… И оказалась прямо у меня.
Мы внимательно изучили ее; ты была поражена бисерной сложностью узоров на ее шкуре. Меня больше занимал запах лимона, исходящий от твоих волос.
— Что же нам с ней делать? — спросила ты. — Мне кажется, будто мне вручили… подарок.
Мы посмотрели друг на друга и на крохотное создание, и оба поняли. Ты наклонилась и дождалась, пока волна не накроет твои руки и ноги. Когда вода отступила, твоя ладонь оказалась пустой.
Нас позвали назад, есть и пить. Никогда не понимал этого всеобщего пристрастия к вареным яйцам и соленым огурцам. Вместо них я налегал на ветчину с хлебом. Ты отщипывала фрукты и сыр. Я заметил, что ты казалась притихшей, и мне хотелось как-то тебя подбодрить. Ты выпила пива, потом еще; мне позволили бокал белого вина. Кто-то достал настольную игру. Я отказался. И ты, к моему облегчению, тоже.