– Черт! Я знаю, но…
Ром вдруг сжал мне руку, и я удивленно поднял брови.
– Послушай, восемьдесят третий, я здесь не для того, чтобы снова выносить тебе мозг из-за торговли или банды. Я понимаю, что ты пытаешься сделать. Я просто хотел сказать, что Ле…
– ОСТИН! ОСТИН! – У меня кровь застыла в жилах, когда, перебив Роума, тишину ночи прорезал голос Леви. Обернувшись, я увидел, как он вылетел из трейлера, бледный, словно смерть. По щекам брата текли слезы.
Я рванулся ему навстречу и, схватив за руки, почувствовал, что тело Леви дрожало, словно лист на ветру.
– Мама, Ост! Я не могу ее разбудить! Она не просыпается!
Я услышал, как выругался Роум, теперь стоявший у меня за спиной. И тут же ноги понесли меня в трейлер, в мамину комнату. Казалось, она спала. Но когда я подошел к кровати, то отметил, что мама лежала пугающе неподвижно. Лишь грудь ее едва двигалась.
Она дышала.
Услышав шорох в дверном проеме, я повернул голову. Там, глядя на меня, стоял Роум. Он прижал к себе Леви; младший братишка плакал.
– Она не просыпается, Роум. Какого хрена мне делать?
Роум сглотнул, но, войдя в комнату, проговорил:
– Бери ее на руки. Отвезем в отделение «Скорой помощи».
– Но… черт! У меня нет денег. Я еще мало заработал, не хватит на больницу. Акс забрал все наличные с собой, и я пока не смог их возместить.
Лицо Роума окаменело.
– Да забудь ты об этом! Просто тащи ее в чертов пикап! Шевелись!
Больше уговоров не требовалось. Подхватив маму на руки, я нырнул на заднее сиденье пикапа; Леви сел рядом со мной. И Роум на бешеной скорости помчался прочь из трейлерного парка.
Мама лежала без сознания у меня на коленях. Я сжал дрожащую руку Леви. Брат взглянул на меня полными слез глазами, и я в конце концов обнял его за шею и притянул к себе. И он заплакал еще сильнее.
– Это все, Ост? Она умрет?
Я понятия не имел, как ответить на этот вопрос. Мне даже думать о таком не хотелось.
– Ост? – снова спросил Леви.
– Не знаю, малыш. Но, думаю, нам лучше все же подготовиться.
Леви шмыгнул носом и уткнулся лицом мне в футболку.
– Я не хочу, чтобы она умирала. Не хочу остаться один.
Пытаясь сглотнуть вставший в горле ком, я поцеловал его в макушку.
– Ты не останешься один, малыш. Я всегда буду с тобой.
Поймав встревоженный взгляд Роума в зеркале заднего вида, я лишь крепче прижал к себе Леви и взглянул на маму.
– Resisti, Mamma. Resisti… ti prego.
«Держись, мама. Держись… Умоляю».
* * *
Маму сразу же отвезли в палату на четвертом этаже. Доктор, лишь взглянув, тут же согласился ее принять.
Выйдя из приемного покоя, я направился в комнату ожидания. И вдруг резко замер. Там собрались все друзья. Из-за моей спины выглянул Леви, а потом медленно обошел меня и встал рядом.
Я оглядел лица собравшихся. На всех застыли спокойствие и печаль. Увидев, что я вошел, Роум бросил встревоженный взгляд на Молли и повернулся ко мне.
– Ты позвал их всех сюда из-за мамы? – спросил я Роума, и он с сожалением покачал головой.
Я в замешательстве нахмурился и заметил, как сердито на меня смотрела сидевшая чуть поодаль Касс.
– Тогда что…
– Лекси, Остин, – тихо произнес Роум.
Внутри у меня все упало, задрожали руки. Роум побледнел, и я увидел, как вытирали слезы Элли и Молли.
– Ч-что случилось с Лекси? – спросил стоявший возле меня Леви, и я услышал страх в его голосе. Малыш боготворил ее; та единственная встреча навсегда запечатлелась в его памяти.
Роум провел ладонью по лицу, и я схватил его за руку.
– Да что с ней такое?
– Сегодня вечером у нас дома она свалилась в обморок от слабости. Она… Черт, Карилло, у нее опасная анорексия. Ее положили в больницу.
Мне показалось, будто кто-то пробил дыру у меня в груди. У нее случился рецидив. Черт! Рецидив! Я ведь видел признаки, но решил, что, если Лекси не придется волноваться из-за Холмчих, с ней все будет в порядке… ЧЕРТ!
– Где она?
Роум дернул головой.
– Палата пятнадцать. Но ей плохо, Остин. Она выглядит просто ужасно.
– Что такое анорексия, Остин? – спросил Леви, и я взглянул на застывшее лицо брата.
Глубоко вздохнув, я пояснил:
– Она морит себя голодом, Лев. Не позволяет себе есть.
Леви недоуменно нахмурил брови.
– Но почему… Зачем ей морить себя голодом?
Обняв его за плечи, я проговорил:
– Потому что Лекси больна. И уже давно. Она считает себя не такой, как видим ее мы… красивой… идеальной.
Касс вскочила со стула и метнулась ко мне, подбежав практически вплотную.
– Так что там с ней?
Я нахмурился и повторил свои слова.
– Лекси с шестнадцати лет страдает анорексией. Она в достаточной степени сумела победить болезнь и поступить в университет, но в этом году ей вновь пришлось нелегко.
– И откуда, черт возьми, ты это знаешь? – возмущенно воскликнула Касс, словно бы ее оставили в стороне от какого-нибудь великого заговора.
– Потому что мы встречались несколько месяцев, и она мне рассказала! Мы с ней говорили обо всем. Черт, да я ушел лишь потому, что оказался недостоин Лекси, Касс. И хотел уберечь ее от той дряни, с которой мне пришлось связаться ради семьи. Но я безумно люблю ее! Тебе достаточно такого ответа? Я оставил Лекси, потому что люблю!
Нижняя губа Касс задрожала, глаза наполнились слезами.
– Ты ее любишь?
– Обожаю, Касс. Она все для меня. Но моя жизнь покатилась под откос. И мне не хотелось тащить с собой вниз и Лекси. – Подняв голову, я притянул Леви ближе. – Останься здесь, с Ромом. Мне нужно увидеть эльфенка.
Роум взял Леви за руку.
– Посиди с нами, малыш.
Молли встала и обняла Леви за плечи, но брат не сводил с меня глаз.
– Здесь мама и Лекси, Остин. – Он опустил взгляд и уставился в пол. – А что, если мы потеряем обеих?
Я подошел к Леви и посмотрел ему прямо в глаза.
– Не стану лгать тебе, малыш. Мама в очень плохом состоянии. Мы знали, что этот день настанет. Но эльфенок… – Я глубоко вздохнул, изо всех сил пытаясь сдержать слезы. – Я сделаю все возможное, чтобы Лекси выжила.
У Леви затряслась нижняя губа, и он прошептал:
– Клянешься?
– Lo guiro, – выдохнул я.