Барменши и официантки исключаются, не только потому, что Коул сама когда-то работала в сфере услуг. Здесь это самые трезвые и бдительные люди. Не подходит женщина, в одиночестве пьющая пиво у стойки, или те две одинаковые блондинки, словно сошедшие с той древней рекламы сигарет; у них, очевидно, первое свидание, они склонились друг к другу над столом. Самый многообещающий вариант: кучка девиц – прожигательниц жизни (поправка: теперь прожигать жизнь можно хоть каждый вечер) за столиком у окна, шумных, наглых, успевших уговорить уже три бутылки. Их громкий смех звучит неестественно. А может быть, она просто выдает желаемое за действительное.
Коул ничего не украла за всю свою жизнь. Даже лак для ногтей или дешевые сережки в одном из торговых центров Йоханнесбурга, давая выход дерзкому подростковому бунтарству. В отличие от Билли, которая запихивала подушку под платье, притворяясь беременной в шестнадцать лет, вызывая этим праведное негодование пожилых дам и пользуясь почтительным отношением других покупателей. Благожелатели покупали ей упаковки памперсов и детского питания, которые она через двадцать минут возвращала назад, обменивая на сигареты и кока-колу, после чего отправлялась в школу и продавала свою добычу другим ученикам. «Как же в ней была сильна предпринимательская жилка», – думает Коул, отгибая ножки и распрямляя туловище своей бумажной фигурки. Она ставит ее на пакетик с кетчупом.
– Я схожу отолью. Стереги моего слоника. И рюкзачок.
Мила с сомнением трогает кособокое бумажное животное.
– Мам, это оскорбление всем слонам.
Но Коул смотрит на рыжеволосую женщину средних лет, направляющуюся в туалет со старательной осторожностью сильно пьяного человека, то и дело поправляя постоянно сползающую с плеча полосатую сумочку под зебру.
Когда Коул добирается до женского туалета, там уже никого нет. Над зеркалом на бетонной стене неоновая вывеска провозглашает курсивом: «Молодость не имеет возраста». Эта надпись так раздражает Коул, что ей хочется разбить зеркало. А также она раздражена тем, что упустила свой шанс.
«Всегда будет еще одна возможность», – говорил Девон, однако сейчас от этого утешения столько же толку, сколько от елейного послания на стене. Возможно, эта логика была применима, когда ей нужно было общежитие художников в Праге, потому что Майлсу тогда было всего шесть месяцев от роду и она еще не отняла его от груди. Но красивые афоризмы не катят, когда от упомянутой возможности будет зависеть, умрут ли они от голода посреди пустыни в машине с пустым бензобаком. А это уже совершенно другой расклад, твою мать.
Коул выходит из женского туалета и толкает дверь в мужской. Рыжеволосая бросает на нее злобный взгляд – «ну хорошо, вот я такая», и продолжает красить губы, глядя на себя в зеркало, над которым, к счастью, нет никаких житейских мудростей. Ее сумочка стоит на краю раковины, расстегнутая, обнажающая содержимое, в том числе такой же полосатый, как зебра, бумажник.
– Эй, милочка, у тебя пудра есть? – спрашивает она.
– О. Мм. Сейчас посмотрю. Может быть, есть. – Коул хлопает себя по карманам, словно когда-либо принадлежала к тем женщинам, которые носят с собой запасы косметики.
– Спасибочки. А то я вся вспотела. – Рыжеволосая опасно раскачивается на высоких каблуках. – Даже не хотела идти. Но сегодня день рождения Брианны. Круглая цифра. Полтинник. – Умолкнув, она крепко хватается за раковину и мутными глазами смотрит на свое отражение.
Не может быть, крошка, чтобы это было труднее, чем убить человека.
– Знаешь, мы договорились покончить с собой. Если нам стукнет сорок, а мы еще одинокие. Или если выйдем замуж друг за друга. Видишь, как классно это обернулось! – Рыжеволосая рыгает, прикрывая рот рукой, что нередко предшествует позывам рвоты. – Слушай, можно тебя кое о чем попросить?
– Боюсь, пудры у меня нет.
– Тебе когда-нибудь доставляло удовольствие лизать женскую киску?
– Полагаю, ко всему можно привыкнуть, – выдавливает Коул, и тут в туалет врывается Мила.
– Мама!
Пьяная женщина вздрагивает от неожиданности, отшатывается назад и смахивает сумочку с раковины. Сумочка рассыпает свое содержимое по полу.
– Майлс! – Коул поспешно поправляет себя: – Мила!
– О-ооо блин! – говорит рыжеволосая. – Ооо, кажется, я сломала каблук.
– Извини! Я не знал, где ты! В женском тебя не оказалось! Ты должна была меня предупредить!
– Успокойся, ты ни в чем не виновата. – Коул перехватывает взгляд Милы, брошенный на сумочку и разбросанное содержимое. Она качает головой, кратко, резко.
– Я соберу ваши вещи, – говорит Мила, не обращая на нее внимания.
Твою мать. Коул берет женщину за руку, отвлекая ее на себя, наполняя свой голос теплотой и удивлением.
– Так, держитесь. С вами все в порядке?
– Мой каблук, – жалобно хнычет пьяная, покачиваясь на одной ноге и изучая свою обувь. – Сломан на хрен! – Она снова рыгает.
– Нет, посмотрите, это лишь застежка. Она расстегнулась. Давайте я вам помогу. – Коул наклоняется, чтобы застегнуть застежку, надеясь на то, что рыжеволосую не вырвет прямо на нее.
– Ты просто прелесть!
У нее за спиной Мила подбирает тюбик губной помады, связку ключей с брелком в виде танцовщицы, пакетик мятных конфет, пачку жевательной резинки с никотином, выжатый тюбик дорогого крема для рук, несколько тампонов. Ее пальцы замирают над полосатым бумажником, раскрытым. Внутри бесполезные пластиковые карточки. И долларовые купюры, которые аккуратно извлекаются и зажимаются у нее в кулаке.
– Вот ваши вещи, мэм. – Мила вкладывает сумочку пьяной женщине в руки, буквально излучая невинность.
– И ты… ты тоже прелесть! – Рыжеволосая треплет Милу по щеке. – Ты должна ее беречь, – повернувшись к Коул, вздыхает она. – У меня детей не было. И теперь уже никогда не будет. Раньше не хотела, а теперь… теперь у меня нет выбора. Детей не будет больше ни у кого. Это так печально, правда? О, это уже слишком, я больше не могу! – Женщина лезет в сумочку за носовым платком.
– Лучше о таких вещах не думать. – Коул протягивает ей бумажное полотенце, чтобы она вытерла глаза, чтобы не рылась в сумочке. – И все будет хорошо. – Она увлекает ее к двери. – Вот увидите, весь мир над этим работает, лучшие ученые и эпидемиологи. – Сколько долбаных тестов они проделали над Майлсом на объединенной базе Льюис-Маккорд. И над ней тоже. – Это лишь вопрос времени. – Коул старается оставаться жизнерадостной, однако слезливая жалость этой рыжей к себе начинает ей надоедать.
Ты начинаешь обвинять свои жертвы, крошка?
– Идемте, я провожу вас к вашим подругам, – говорит Коул, направляя пьяную женщину в сторону столика с ее беспечными приятельницами.
– Отличная работа, – шепчет она Миле, когда они направляются к выходу, не оглядываясь назад. – И еще: чтобы впредь ты такого больше не делала. Мы пришлем ей чек по почте, вернем все до последнего цента.